Прощай, Гари Купер!

— Все это, конечно, очень впечатляет, — сказала она. Инспектор был почти в нокауте. Эти люди страх как боятся цинизма. Очень высокое нравственное самосознание, понимаете, иначе они не служили бы в полиции.

— Есть и еще кое-что, мадемуазель, — сухо сказал он.

— Да? На этот раз она уже начала волноваться. Не за себя. За золото в багажнике ее «триумфа». Это золото предназначалось для большого хорошего дела. Вот что было ей дорого.

— Честно говоря, мы немного волнуемся за вас. Они не стали бы в такой спешке переворачивать дом, если бы точно знали, где находится… «товар»… Они вообще ничего не переворачивали, старина. Мы сами устроили эту маленькую постановку. Чтобы спасти честь…

— Кажется, они поддались панике, узнав, что ваш отец их подстав… То есть я хочу сказать, что он был на стороне закона. И это наводит на мысль, что товар все еще находится по эту сторону границы. Нам хотелось бы получить ваше разрешение на обыск дома. «Товар», господа, в моей машине, там, в багажнике. Ну что ж, пожалуйста, обыскивайте.

— Пожалуйста, обыскивайте.

— Они могут вернуться. Они могут подумать, что отец поставил вас в известность. Если кто-нибудь попытается с вами связаться, по телефону или как-то иначе… Вот моя визитка. Не сомневайтесь, сразу звоните мне.

— Вижу, вы тут, в полиции, горой за семью. Немой вопрос, некоторое недоверие в глазах. Теплый такой взгляд разморенного таракана. Кровь Средиземноморья.

— Да, вы уже отправили на тот свет отца, теперь принялись за дочь. До свидания, инспектор. Не беспокойтесь, все там будем. Она вернулась к «триумфу», села за руль и какое-то время сидела неподвижно, раздавленная грузом всего, пытаясь лишь продержаться и выжить. Ну же, дурочка, смелее, это всего лишь конец света, такое случается на каждом шагу. Аллан Донахью, наводчик и провокатор. И все это для того, чтобы заслужить уважение дочери и сделаться серьезным человеком в ее глазах. Последний южанин-аристократ, признавший наконец, что наше время — это деньги. В каком-то смысле, он посмотрел в лицо реальности, но, затаив в душе злобу, о которой она никогда не подозревала и которая все же сидела в нем, всегда, от первого стеклянного колпака до последнего, от одного дипломатического поста к другому, до самопожирающего скорпионова алкоголизма… и еще это. Она так никогда и не узнала его по-настоящему. Не успела. Она думала лишь о себе.

Да что с ней такое, Господи Боже? Вся расклеилась. Он думал, что таможенники станут осматривать машину, но нет, здесь было что-то другое.

— Джесс.

— Помолчи, Ленни. Она посмотрела на него. На ней были очки. Это значило, что ей совершенно плевать. Потому что раньше она всегда их для меня снимала.

— Хочешь сделать мне приятное, Ленни? Он ждал. Какая-нибудь очередная глупость.

— Убери свою дурацкую улыбку.

— Не могу, Джесс. Она прилипла. Честное слово. Это называется «паралич». Что они тебе сказали?

— Выразили свои соболезнования. По поводу папы. Наконец она тронулась с места. Швейцарские таможенники даже не взглянули в их сторону. — «Бьюик» проехал?

— Нет.

— Смотри-ка, какие-чудеса! Опять полное доверие, ну надо же. Он уже начал беспокоиться. У нее был надломленный голос. Там, внутри, ее всю трясло. Камня на камне не осталось. Опять сто двадцать. Сто пятьдесят. Прекрасно. Еще есть шансы остаться вместе.

— Джесс.

— Заткни пасть, Ленни. Сейчас не время. Я заживо похоронена под обломками. Поставь «Мессию». Он поставил пластинку. Хор ангелов. Да, правильно. Отправляемся прямо на небо на скорости сто шестьдесят в час.

— Аллилуйя! Золото едет! Сколько там?

— Там пусто, Джесс. В чемодане ничего нет. Они не сумасшедшие. Она дала по тормозам. Мессия сломал себе шею. У нее вспотели ладони. Он сказал ей как раз вовремя: еще триста метров, и все пропало бы. Она остановилась.

— Это еще что за истории? Он смеялся. Казалось, он был счастлив, как будто она только что доказала ему что-то. И эти веснушки на носу. Можно быть последней сволочью и все-таки сверкать веснушками.

— Они не дураки, Джесс. Они хотели проверить.

— Проверить? Проверить что?

— Что ты нас не сдашь. Меня и мессию… Бабки, я хочу сказать. Вот они и решили сделать один холостой проезд. Чтобы посмотреть.

— Ну, ты посмотрел?

— Да, Джесс. Ты меня любишь, безумно. Ты смотри… Сразу драться. Тебе бы любить меня немного меньше. Тогда у меня был бы шанс свалить. Она смотрела прямо перед собой. Сердце щемило, но совсем немножко. Изысканные переживания. Революционерка фигова. Но он обезоруживал, и сам был безоружен… совершенно… разве вот только улыбка. Что с ним станет без меня? Она спохватилась. Теперь уже речь не шла ни о ней, ни вообще о ком бы то ни было. Теперь речь шла о деньгах. Миллион долларов, который следовало передать тем, кому, может быть, удастся нас уничтожить.

— Так. И что теперь?