Прощай Багдад

Она проводила его взглядом и с преувеличенным вниманием принялась рассматривать полку с продуктами, пытаясь отвлечься от печальных мыслей. Санкции санкциями, а продукты в Ирак везли изо всех стран арабского мира — из Сирии и Турции, Иордании и Ливана, Саудовской Аравии и даже Индонезии. Кое-кто приторговывал и гуманитарной помощью: однажды во вполне респектабельном магазине она купила банку норвежской сельди с надписью по-английски: «Продажа запрещена. Предназначено для чрезвычайных ситуаций».

16 часов 58 минут. 18 февраля 2000 года. Багдад

Она торопливо подала продавцу пачку перетянутых резинкой динаров — при нынешних темпах инфляции ни одна самая скромная получка уже не могла влезть ни в один самый вместительный кошелек, а деньги, как она слышала, вообще печатали в столичной типографии. Тот сам отсчитал положенную за вермишель быстрого приготовления и банку «Нескафе» сумму и вернул остаток.

— Виктор!

Он уже входил в переулок, где стояла его «тойота», и удивленно обернулся. Лена смущенно улыбнулась.

— Знаешь, я тут подумала… Ты сможешь бросить в России письмо? Постараюсь успеть написать к твоему отъезду.

— Конечно, Лена.

— Только марку тебе придется наклеить самому. А то у меня нет.

— Какие проблемы!

До «тойоты» оставалось метров десять, когда из-за угла ближнего дома показался смуглый бородатый человек в джинсах и потертой кожаной куртке. Она уже видела его — минут десять назад, когда заходила в «Реди фуд». Он стремительно приближался к ним, и выражение его лица почему-то не понравилось Лене.

— Русский? — отрывисто спросил он Виктора, останавливаясь в двух шагах от них.

— Русский, — улыбаясь, ответил тот.

В следующее мгновение незнакомец молниеносным движением сунул руку во внутренний карман куртки и вытащил небольшой вороненый пистолет.

Виктор ничего не успел предпринять — все произошло в долю секунды. Один за другим раздались два выстрела, почти физически ощутимо хлестнувшие ее по перепонкам. Бирюков как-то странно всхлипнул и стал медленно оседать на асфальт. На его груди расплывалось большое темное пятно.

— Это вам за Чечня… это вам — за генерал Дудаев! — с сильным акцентом выкрикнул незнакомец.

Он повел стволом пистолета, и черный зрачок уставился на женщину. Уже потом, заново переживая этот страшный миг, она спрашивала себя, почему в такие моменты люди вспоминают всю свою предыдущую жизнь. Ей же за секунду до смерти привиделся лишь один, самый счастливый ее эпизод: в легком халатике, наброшенном прямо на обнаженное тело, она стоит с Ахмедом на балконе номера «Палестины», и с высоты четырнадцатого этажа они любуются восходом огромного красного солнца. И ей, несмотря на февраль, совсем не холодно, потому что он, большой, горячий, полный страсти, нежно обнимает ее.

Мужчина опустил пистолет.

— Мы… не воюет с женщина, — пробормотал он и бросился за дом.

Переулок был пустынен.

— Помогите… помогите… — пыталась закричать Лена, но из ее вдруг пересохшего горла не вырвалось ни одного звука. Она сделала шаг вперед, другой, потом ноги ее подогнулись, и она без чувств рухнула на землю.

17 часов 04 минуты. 18 февраля 2000 года. Багдад

— Мадам, мадам!..

Она открыла глаза от того, что кто-то резко и больно шлепнул ее ладонью по щеке. Расплывчатые очертания пришли в фокус: перед ней стоял на коленях молодой араб. Заметив, что она приходит в себя, он спросил по-английски:

— Ар ю о'кей?[3]

— Йес, джаст хелп ми гет ап.[4]

Он помог Лене подняться на ноги. Голова ее слегка кружилась, и женщина ухватилась за его локоть, чтобы не упасть снова.

Вокруг места происшествия начала собираться толпа зевак. Среди них она заметила и продавца из «Реди фуд». Над телом лежавшего ничком Виктора склонился полицейский. Второй помог ему перевернуть тело. Первый пощупал пульс, покачал головой. Лена видела, как он сунул руку в боковой карман его куртки, в другой, полез в нагрудные карманы и вытащил несколько мятых 250-динаровых купюр.

— Больше ничего. Никаких документов, — бросил он своему коллеге.

— Мадам, — полицейский шагнул к Лене. — Вы знаете этого человека?

— Нет, — вырвалось у нее.

Почему она сказала «нет»? Потом она часто задавала себе этот вопрос и находила единственный ответ: это «нет» было ее защитной реакцией. Потрясенная совершенным на ее глазах убийством, она инстинктивно желала остаться одна, пережить и осознать внезапную смерть хорошо знакомого ей человека, вместо того, чтобы отвечать на бесчисленные вопросы полицейских, что-то объяснять и уточнять, подписывать показания и, возможно, даже ехать в полицейский участок.

Полицейский долго и внимательно смотрел на нее.

— Но вы разговаривали с ним?

Отрицать это было бессмысленно: в магазине кроме продавца их с Виктором видели несколько человек.

— Да, разговаривала. Он спрашивал меня… он хотел найти приличный отель.

Если полицейский и заметил, как она запнулась, то не подал вида.

— И все?