Прощай, Анти-Америка !

Я обследовал все места, которые мне были известны, и вдруг вспомнил, как Моника рассказывала мне в Париже, что несколько раз обнаруживала пьяного Пипа на Северном вокзале. Он заявлял, что хотел сесть на поезд и ехать домой, в Америку. Поэтому я объездил все станции и нашел их в Вильфранше - они сидели на платформе над одним из самых прекрасных заливов в мире и вели пьяный спор о том, что такое головная боль.

Была полночь. Увидев меня, они заявили, что я тоже должен ехать с ними. А они ждали поезда из Ментоны в Марсель, с тем чтобы сесть на пароход "Андре Дореа" и уехать на нем в Нью-Йорк.

- Только там, Кит, только там мы можем уладить наш спор. А здесь, - Пип с ненавистью махнул рукой в сторону самого залива и темных гор, - здесь все не то, все, все не то.

- Да, конечно, - сказал я. - Но пойдемте отсюда.

- Я же все-таки сделал это, Кит, - бормотал он, пока я ставил его на ноги. - Поехали домой, сказал я ему. Там уже забрезжил свет. Так я ему и сказал. Я - как римский папа, понимаешь? - Он высморкался и, копируя папу, благословил Терраду. - Не терзайся. Прощаю... Отпускаю тебе все грехи. - И он снова перекрестил Терраду.

Увести их со станции не составило большого труда; первым я дотащил до машины тяжелого, обмякшего Терраду. Он молчал. Но даже и сейчас, пьяный и беспомощный, он продолжал свой титанический поединок с чем-то огромным, чему не было названия. Джуди с благодарностью обняла меня, тем временем Дора втащила Терраду на крыльцо.

Моника была дома, в "Эскападе"; мы с ней внесли Пипа наверх и уложили в постель, - Эйлин пришлось самой выпить кофе, который она приготовила для него. Они попытались расспросить меня о том, что произошло, но я буркнул в ответ: "Ничего не произошло" - и отправился спать.

Я ведь и сам толком не знал, что было между ними. На следующее утро Пип спустился к завтраку совершенно разбитый, и я не стал его ни о чем спрашивать. Но он сам, неверной рукой поднеся к губам чашку кофе, сказал:

- Рак у него, умирает бедняга...

Интересно, подумал я, много ли он помнит из того, о чем они говорили ночью. Террада, судя по всему, ничего не помнил, потому что часов в одиннадцать к Пипу приехала Джуди. Она сообщила, что в три они уезжают в Париж.

- Нужно его скорее везти домой, кто знает, что может произойти, сказала она. - Ты придешь повидаться с ним еще раз, Пип? Он сейчас лежит, ему нехорошо.

Пип покачал головой.

- Он не помнит, что было прошлой ночью. Он сомневается... Вы с ним все уладили?

Мне казалось, Пип помнил, что под пьяную руку благословил Терраду и простил его, но сейчас ему не хотелось об этом говорить.

- Что уладили? - спросил он.

- Не надо, Пип, пожалуйста. Ты ведь знаешь, что он умирает...

- Знаю.

- Значит, ты должен понять, почему ему снова нужна твоя дружба, Пип. Будь великодушен...

- Я уже проявил все великодушие, на какое способен, - упрямо сказал Пип.

- Ну хорошо, хорошо, - в отчаянии проговорила она. - Скажи ему только, что ты простил его. Вот и все.

- Ты знаешь, Джуди, он сам может простить себя, сказав, что был неправ.

- Но он не считает, что был неправ, Пип.

- Ну и я тоже не считаю себя неправым.

- В таком случае, может быть, ты согласишься признать, что вы по-разному относитесь к жизни и что он не мог не сделать того, что сделал?

- А подите вы к черту!

У Пипа даже лицо почернело.

- Если ты от него отвернешься, - проговорила Джуди со злобой, - ты станешь настоящим его палачом.

Мы сидели под нашим лавровым деревом, слушая никогда не смолкающий здесь хор цикад. Пипу оставалось лишь сказать, что он простил Терраду. Но он молчал.

- Я приду на вокзал, - наконец произнес он.

Джуди сжала ему обе руки и быстро ушла.

Конечно, всех нас страшило это прощание, а особенно Пипа, так как ему на это требовалось не только немало мужества, но и немало физических сил. При всей своей мягкости Пип был человеком решительным, но жизнь долго била его, он уже столько лет мыкался на чужбине и к тому же был так сентиментален, так доступен состраданию и так склонен к великодушным поступкам, которые нас губят, что я совершенно не знал, как он поведет себя на вокзале. Остаток дня он проспал, затем встал, побрился, принял душ, надел свежую рубашку и костюм и сразу стал похож на пышущего здоровьем спортсмена, я еще никогда не видел его таким.

Мы все собрались на вокзале в Ницце, под высокой крышей, где было довольно прохладно, чувствуя себя так, как, наверное, чувствовало себя семейство Дайверов, провожавшее в Америку с парижского Северного вокзала Эба Норта [герои романа Ф.Скотта Фицджеральда "Ночь нежна"]. Первыми приехали мы с Пипом и Эйлин, потом Дора с багажом, который несли носильщики, потом больной, согнувшийся умирающий Террада с женой и пасынком. Мы стояли, желая, чтобы поскорее пришел поезд, и всем было тяжело и неловко. Оставалось лишь несколько минут, и за это время нужно было успеть все сказать.