Просчет невидимки

Киря с ужасом смотрел, как рука с финкой ныряет под пальто Михая, которое оказалось почему-то расстегнутым, и как на снег и кузов брызжет кровь. И страшный голос за спиной шепнул в самое ухо: «Бросай сверток, дурак! Порешу!» Все сжалось внутри у Кири Батона. Крушение надежд, мечты, все, чего он ждал от сегодняшнего дня, в один миг превратилось в ничто. Киря почувствовал животный страх и отчаяние. И Батон не смог разжать рук, он просто упал на колени и увидел путь к спасению. Белый снег под машиной и возможность нырнуть туда, закатиться, а потом бежать. Бежать туда, где люди, где эти не рискнут на него нападать. Затеряться в толпе, скрыться, залезть в нору и не дышать.

Юркнув под машину, Киря засучил ногами по снегу. Он, извиваясь ужом, стал выбираться на другую сторону. Он надеялся, что там не станут нападать, там полно шоферов, там свидетели, люди! Но первое, что он увидел, выбравшись из-под машины, – это распростертое тело шофера Кузьмы, с которым здоровался Михай. А над ним стоял странный человек с лицом, как будто высеченным из глыбы камня, с холодными страшными глазами и седыми волосами ежиком. И этот человек поднял наган и трижды выстрелил в лежащего шофера. Киря открыл было рот, но в этот момент удар сзади опрокинул его в снег и в небытие. Свет мгновенно померк в его глазах.

– Так, – хмуро произнес капитан Мороз, запирая сейф ключом, пристегнутым ремешком к его брючному ремню под гимнастеркой. – Ты это, Павел, давай докладывай. Что там у тебя сделано на сегодняшний день по соблюдению режима?

– Ну, – замялся Филонов, пытаясь настроиться на рабочий лад, хотя мыслями он был уже рядом с Алиной.

Сегодняшний разговор с девушкой, это свидание Павел продумывал весь день. Это было очень важно. Важнее, чем все попытки капитана имитировать бурную деятельность по поиску и поимке шпиона. Бурную, но бестолковую. А Паша хотел сегодня поговорить с Алиной. Нет, не допрос провести, не доверительную беседу. Нельзя впутывать личное в служебное, нельзя совмещать эти вещи. Он должен построить разговор так, чтобы из него почерпнуть сведения о том, просил ли кто-нибудь Алину сделать лишнюю копию, заходил ли кто в ее отсутствие в лабораторию. Много вопросов было у Филонова, и он придумал, как их задавать, чтобы Алина отвечала и чтобы это не выглядело допросом, чтобы она не поняла, что он ее специально расспрашивает. Просто это его озабоченность, когда работа не отпускает даже по вечерам, когда хочется побыть вдвоем с девушкой… с любимой…

Шелестов и Карев сказали, что Мороза убирать сейчас с завода нельзя. Слишком подозрительно это будет выглядеть. Враг может понять, что его раскусили, убрали никчемного оперативника и теперь будут искать шпиона по-серьезному. И значит, надо подчиняться, надо выполнять требования капитана, пока он хоть и формально, но числится начальником Филонова. И Павел начал отчитываться. Он доложил о проведенных профилактических беседах, о проведенных проверках, в том числе и неожиданных. Отработке вводных задач с ответственными работниками на случай нападения, воздушной тревоги, химической атаке. Доложил и о проверке журналов, в том числе и учета секретных копий и копий ДСП[3].

Филонов торопливо перечислял и перечислял различные мероприятия, которые вполне годились для захолустного предприятия в мирное время. Но на авиационном заводе, где создано конструкторское бюро, в котором разрабатывается во всех отношениях передовой истребитель, да еще во время войны нужны иные меры. Тем более что на завод пытается проникнуть и почти проник враг.

– Так, ты мне тут словами не трещи, – строго сказал Мороз. – Давай-ка завтра к девяти часам утра положи мне на стол рапорт о проделанной работе.

– Не успею к девяти, Иван Карпыч, – взмолился Филонов. – Можно я…

– Нельзя! – отрезал капитан. – Мне отчет начальству писать надо, а у меня твоего рапорта нет. Ты поменьше о юбках думай, а побольше об оперативной работе! Небось опять на свиданку собрался? Давай садись за рапорт. Вся ночь впереди!

Застегнув на шинели ремни портупеи, Мороз придирчиво осмотрел себя в зеркале и вышел, не попрощавшись. «Да, – подумал Филонов. – Что-то с Карпычем творится совсем неладное. Раньше он прощался, желал чего-нибудь, зудел со своими поучениями и нравоучениями. А вот чтобы так, не попрощавшись, уйти, такого не было. Может, чувствует, что положение его стало шатким, что снимут его к едрене фене отсюда. Или вообще попрут из органов. Наверное, чувствует. Ведь не совсем же он дурак».

– Бабка, насыпь стаканчик, – подставил Коган карман пальто.

Нельзя сказать, что Борис любил лузгать семечки, идя по улице или подпирая плечом забор и глядя по сторонам. Но надо приноравливаться к среде обитания. Излишняя интеллигентность порождает огромное недоверие воровского общества. Не верят здесь в вора-интеллигента. Тем более в убийцу-интеллигента. А у них «банда Седого», они бандиты, грабители и убийцы. Надо хоть как-то соответствовать, иначе немецкий разведчик не клюнет на них. Наверняка у него тут есть советчики и консультанты из уголовной среды.