Прорыв

Пора составлять списки всех израильских фиксей, из-за которых русские евреи идут на каторгу, терпят бедствия, а то и погибают в "случайной драке".

В коридоре у дверей собралась целая толпа. Слушает наши препирательства.

-- После этого хотят, чтоб к нам ехали?! -- зло говорит мужчина в очках. Губы его дрожат. -- Одной такой сцены достаточно, чтоб в Вене повернули сотни.

И вдруг вся толпа, теснившаяся за дверью, ворвалась в кабинет Бенциона Фикси, крик начался несусветный. Побуревший Фикся послушал-послушал, а затем стал крутить корявым пальцем телефонный диск: вызвал полицию.

Толпа, естественно, стала растекаться (только что из СССР люди...) . Но кто-то задержался. Дождался полицейского офицера, который, не у видя ссоры-драки, пролепетал что-то про демократию и исчез. Я остался в длиннющем, как тюремный, коридоре Сохнута один, в ужасе думая о том, что из-за этого местечкового столоначальника погибнет в СССР целая семья. Двое талантливых инженеров. Двое детишек. Наконец, старики Розенфельды, которым не пережить ареста их единственного сына. Что делать?

У выхода, внизу, увидел телефон-автомат. Кому? Яше? Что он сделает, полуслепой? Науму? Рейзе Палатник, бывшей зечке, которую фикси боятся, как огня?.. Отыскал телефон Дова. Услышав в трубке его низкий сипящий бас, понял, не все потеряно.

Он появился вскоре, мы обнялись, оглядели друг друга; не постарел Дов, только раздался вширь; под ухом шрам, раньше, вроде, не было. Почти не прихрамывает, хоть с тростью не расстался. Впрочем, это уж и нетрость. Дубина из мореного дуба.

На конце гнутой ручки безбородый чертик в колпаке, похожий на Ицхака Рабина.

Взял Дов у меня бумажку, взглянул на нее, буркнув: -- Делов-то! У царя Давида бабушка была нееврейка.

Дверь чиновника распахнул ногой. -- Ты что, Бенцион, моих родственников не вызываешь?

-- Это твои родственники?

-- Все евреи -- мои родственники! Для них дорогу прокладывали, не для тебя, затрушенного!

-- А ты сам еврей?! -- взревел чиновник. -- Хорошие евреи гоям не помогают!

-- А я плохой еврей! С геббельсовского плаката времен войны! С рогами и хвостом. Мечта моей жизни вышибить тебя отсюда, местечковую харю, под зад коленом.

-- Ты "гой"! -- вскричали в кабинете дискантом. -- Русский Иван охранник. Что в тебе еврейского?! Или у тебя есть хоть что-то от еврея? Есть доказательства, что ты еврей?!

Вдруг из кабинета с криком выскочила девчонка-секретарша. Я отлепился от противоположной стены коридора, заглянул в беспокойстве.

Дов приспустил штаны и положил на канцелярский стол доказательство. Внушительных размеров доказательство.

-- Ху-улиган! -- вскричал чиновник, заикаясь.

-- Кто из нас хулиган?! -- Дов, подтянув штаны, положил одну свою разлапистую руку на телефон, вторую -- с дубовой палкой -- на стол. -- Ты знаешь, сука, кто ты теперь есть?! Я дважды снимал штаны для сей благородной цели. Первый раз в сорок втором году, полицай меня на Украине поймал "Жидок? -- интересуется...-- "Нет? Зараз скидавай портки! Дознаем!.." И ты туда же, шкура эсесовская?! Доказательства тебе?! -- И Дов грохнул, изо всей силы, палкой по столу.

Дов вышел минут через десять, держа в руках вызов, оформленный по всем законам, с подписью нотариуса.

Машина рванулась прочь от правительственных корпусов. Дов мотнул головой в их сторону.

-- Отсюда вонь! Моисей сорок лет водил евреев по Синаю. Чтоб вымерли рабы. А тут сразу из грязи в князи...Отсюда вонь, Гриша!

-- Слушай, Менахем Бегин пришел к власти. Почему здесь эта рожа?

-- Э-э! Годами "рабочая партия" пужала американов Бегиным, как чучелом огородным. Террорист де, разбойник!.. А стал главным -- и тут же сделал правительственное заявление. На весь мир. Никто не будет уволен! И, поверишь, все чиновничье кодло оставил в неприкосновенности. Даже Могилу. Всем амнистия! Вот де, какой он тихий и праведный. Зла не помнит.

Эти сразу учуяли и, сам видишь, как с цепи сорвались. Вот здесь, скажу тебе напрямки, в этой вонючей националистической жиже и вызревает еврейская эсэсовщина. Скидавай штаны! Жена, видите ли, русская. Не поедет в Израиль. Интернационал полицаев! В дурном сне приснись мне такое, не поверил бы... Эти штаны ему боком выйдут, могильщику! -- Он долго ругался, не расслышал сразу моего вопроса.