Пророки и поэты

М. П. Погодин приводит слова Пушкина, сказанные у Волконских:

У меня кружится голова после чтения Шекспира. Я как будто смотрю

в бездну.

Пушкин смотрел в бездну, именуемую "жизнь", и у него кружилась голова, ибо шекспировское отношение к жизни совпадало с его, пушкинским. Бездной была не только жизнь, но и собственная душа. То, что именуют "стремлением стоять на почве действительности", на самом деле было стремлением проникнуть в эти бездны.

Шекспир был для Пушкина наставником, образцом поэта и драматурга человеком широких взглядов и великим художником.

Что нужно драматическому писателю? Философию, бесстрастие,

государственные мысли историка, догадливость, живость воображения,

никакого предрассудка любимой мысли. Свобода.

Шекспиру я подражал в его вольном и широком изображении

характеров, в небрежном и простом составлении типов.

Дело не в том, что Пушкин развивал правила каких-то "трех единств", дело во внутренней свободе, которой он учился у английского гения. По той же причине он ставил его выше романтиков и Байрона. Сравнивая Шекспира и Мольера, Пушкин писал:

Лица, созданные Шекспиром, не суть, как у Мольера, типы такой

то страсти, такого-то порока, но существа живые, исполненные многих

страстей, многих пороков; обстоятельства развивают перед зрителем их

разнообразные и многосторонние характеры. У Мольера Скупой скуп - и

только; у Шекспира Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив,

остроумен. У Мольера Лицемер волочится за женою своего благодетеля

лицемеря; принимает имение под сохранение - лицемеря, спрашивает

стакан воды - лицемеря. У Шекспира лицемер произносит судебный

приговор с тщеславною строгостию, но справедливо: он оправдывает свою

жестокость глубокомысленным суждением государственного человека, он

обольщает невинность сильными увлекательными софизмами, не смешною

смесью набожности и волокитства. Анджело - лицемер, потому что его

гласные действия противоречат тайным страстям! А какая глубина в этом

характере!

Пушкина восхищало многообразие шекспировских характеров. Он говорил о многостороннем гении Шекспира. В высшей степени показательно, что Фальстафа, а не Гамлета или Отелло он считал величайшим изобретением шекспировской фантазии. Одним из первых Пушкин отказался от приписываемого Шекспиру реализма: "Истинные гении (Корнель, Шекспир) никогда не заботились о правдоподобии", - писал он.

Впрочем, приверженность к почве сказывалась и на Пушкине: он критиковал "Лукрецию" именно с позиций реализма, тогда как это всецело символическое творение, описывающее отнюдь не "соблазнительное происшествие", а судьбу чистоты в грязном мире, о чем, кстати, прямым текстом говорил сам Шекспир:

В ней прояснил художник власть времен,

Смерть красоты и бед нагроможденье...

Пушкин пробовал переводить Меру за меру и оставил мастерское начало, по поводу которого Н. И. Стороженко писал, что "мы лишились в Пушкине великого переводчика Шекспира".

Пушкин признавался, что считал за честь подражать Шекспиру и что учился у него драматургии. На самом деле учеба вылилась в "исправления": в "Графе Нулине" спародирована "Лукреция", в "Анджело" усилен философский элемент "Меры за меру". В первом случае получилась веселая новелла о дамочке-помещице, спасшей свою честь, дав затрещину заезжему столичному Тарквинию. Во втором, наоборот, исключен фарсовый комизм и площадность и усилено глубокомыслие "мрачной комедии". Пушкин считал "Анджело" своим лучшим произведением.

По поводу шекспировского Анджело Пушкин писал: "Анджело лицемер потому что его гласные действия противуречат тайным страстям! А какая глубина в этом характере!" А вот отзыв М.Н. Розанова об Анджело самого Пушкина:

В "Анджело", облеченном в форму итальянской новеллы, Пушкин

воссоздает итальянское Возрождение с таким же искусством, с каким он

воскрешал перед нами Испанию Дон Жуана, Египет Клеопатры, Аравию

Магомеда, Англию пуритан и т. д.

В черной редакции "Граф Нулин" назывался "Новый Тарквиний". Мысль спародировать Шекспира пришла Пушкину после чтения Лукреции:

В конце 1825 года находился я в деревне. Перечитывая

"Лукрецию"... я подумал: что если б Лукреции пришла в голову мысль

дать пощечину Тарквинию? быть может, это охладило б его

предприимчивость и он со стыдом принужден был отступить? Лукреция б не

зарезалась, Публикола не взбесился бы, Брут не изгнал бы царей, и мир

и история мира были бы не те. Итак, республикою, консулами,

диктаторами, Катонами, Кесарем мы обязаны соблазнительному проис

шествию, подобному тому, которое случилось недавно в моем соседстве, в

Новоржевском уезде. Мысль пародировать историю и Шекспира мне

представилась, я не мог воспротивиться двойному искушению и в два утра

написал эту повесть.

Пушкин не скрывал и шекспировских истоков Бориса Годунова: "в его вольном и широком изображении характеров" "я расположил свою трагедию по системе отца нашего Шекспира...".

По примеру Шекспира я ограничился изображением эпохи и

исторических лиц, не гоняясь за сценическими эффектами, романтическим

пафосом и т. п.