Пророки и поэты

Элиот столь высоко ценил Средневековье, что даже в Монтене видел свойственное Ренессансу начало хаоса и падения ценностей - "осколки систем". Поэтому, считал Старый Опоссум, Шекспир не мог быть, как Данте, духовным пастырем. Все ищущие у него философию навязывают ему свою. Более того, сам Шекспир живописал "грех гордости", соучаствуя процессу, ведущему к "полым людям" и "бесплодной земле": отправная точка пути к Пруфрокам - Гамлет, отказавшийся от смирения и погрязший в рефлексии. "И даже Гамлет, который вызвал значительную кутерьму и смерть, по крайней мере, трех невинных людей... умирает вполне довольный собой".

Гамлет, Отелло, Кориолан - плоды ренессансного культа личности, чреватого страданиями, несчастьями и смертью. Даже пред лицом небытия Отелло отказывается от смирения и напоминает о том, что "оказал услуги Венеции". Для героев Шекспира смерть - не переход в мир иной, но трагический вызов судьбе, чреватый ужасами XX века.

Это ни в коей мере не значит, что Гамлет - неудача Шекспира. Нет! "Гамлет" - трудный орешек.

Гете делал... из Гамлета Вертера, Колридж... Колриджа, вероятно,

никто из них, когда писал о Гамлете, не помнил, что его первая задача

- изучить произведение искусства.

Элиот критиковал Гамлета как руссоиста и гордеца. Он считал, что поздний Шекспир намного превосходит раннего в демонстрации последствий "греха гордости". В этом отношении "Кориолан" выше "Гамлета". В "Бесплодной земле" Элиот вспоминает Кориолана, расплачивающегося за отсутствие смирения.

Элиот сам задумал одноименную поэму "в духе времени", в которой намеревался изобразить диктатора-бога, кумира толпы, строящего "новую религию" из психологии человека-массы, однако вместо нее написал лишь стихотворение "Триумфальный марш".

Позднего Шекспира Элиот ставил выше Донна. Ему импонировало чувство глубинной сложности и дисгармоничности мира, "проявление божественной мудрости" барочного мировидения Страстного Пилигрима. В творениях "поздних елизаветинцев" он находил все то, что испытывал сам: смятенный взгляд на мир как море зла и безумия, признание вездесущего страдания, предчувствие гибели цивилизации.

Сознание смерти во всех ее формах - от смерти человека до

дезинтеграции и смерти цивилизациитаковы темы творчества Шекспира,

Вебстера, Донна, нашедшие отражение в творчестве Элиота. Считая, что

только христианская идея - познание божественной необходимости может

освободить человека от страха смерти и болезненного ощущения мирового

хаоса, он видит в позднем елизаветинском искусстве выражение не только

ужаса бытия, но и духовно-религиозного начала. Так, поздний Шекспир

для него не трагический гуманист, а по сути - поэт, ищущий в смятении

перед ужасом бытия укрытия в христианских добродетелях, как, например,

в "Кориолане".

Поэзия и драма самого Элиота во многом имела барочный характер,

передавая ощущение жизни как чего-то нереального, сна. Соответственно

и в творчестве Шекспира Элиот избирал созвучные моменты. Так, эпиграф

для своего стихотворения "Геронтион" (1920) он взял из известного

монолога герцога в "комедии" "Мера за меру", где тот убеждает

осужденного на смерть Клавдио, что смерть реальнее призрачной и

иллюзорной жизни. Драматический же монолог Геронтиона передает всю

суетность бытия людей, отказавшихся от веры в метафизическую сущность

мира. Исходя из аналогичной "истины" "Меры за меру", Элиот развивает

ее путем дезинтеграции елизаветинского драматического монолога, что

выражает современный водоворот утраченной реальности и смысла.

Как и Шекспир, Элиот говорил своей эпохе о тех язвах, что разъедают ее, о том, сколь многое в современной жизни - просто смерть. В "Пруфроке", этой язвительной оде эвримену, иронически обыгрывается имя Гамлета:

Нет! Я не Гамлет и не мог им стать;

Я из друзей и слуг его...

Благонамеренный, витиеватый,

Напыщенный, немного туповатый,

По временам, пожалуй, смехотворный

По временам, пожалуй, шут.

Что хотел сказать Элиот? Что сила эпохи - в пруфроках...

Как мыслитель, как метафизик, Учитель Бэббит относился к тем, чей взгляд обращен назад. То, что мы видим, и то, что знаем, делит нас на две группы: верящих в будущее и почитающих прошлое. Не имея оснований доверять грядущему, Элиот выражал недоверие и к так называемому прогрессу. "Элиот обращается к прошлому как к эталону, при сравнении с которым настоящее оказывалось осужденным". В сущности, это была боязнь неконтролируемой истории, страх перед потрясениями революции - революции, обещающей золотые горы и дающей человеческую мясорубку.

Элиот не скрывал элитарности взглядов: сохранение культуры зависит от сравнительно узкого круга интеллигенции, способной выразить себя.

Всегда должен быть небольшой авангард людей, восприимчивых к

поэзии, которые независимы и опережают свое время. Развитие культуры

не означает, что все поднимаются на верхнюю ступень. Оно означает

поддержание такой элиты, за которой следует основной, более пассивный

отряд читателей, отстающих от нее не более чем на одно поколение.