Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)

Эрнестина Федоровна почти не отходила от мужа все 195 дней, которые он прожил после 1 января. Тютчева, несомненно, мучило сознание неизгладимой вины перед ней. Аксаков писал 6 января: "Вчера он приобщился... Не знали, как приступить, но... дело обошлось гораздо проще. При первом намеке, брошенном Эрнестиной Федоровной вчера утром, он охотно согласился; послали за Янышевым*". Затем он, "позвав жену, при всех сказал: вот у кого я должен просить прощения, - и нежно ее обнял несколько раз". В феврале по-видимому, в день сорокалетней годовщины их первой встречи (состоявшейся в феврале 1833 года) - поэт написал:

Все отнял у меня казнящий Бог:

Здоровье, силу, волю, воздух, сон,

Одну тебя при мне оставил Он,

Чтоб я Ему еще молиться мог* .

16 февраля Эрнестина Федоровна, сообщая Анне, что ежедневно читает мужу газеты, вместе с тем выражала свою заветную надежду: "Болезнь будет иметь ту положительную сторону, что вернула его на религиозную стезю, оставленную им со времен молодости... Он с жадностью слушает те несколько евангельских глав, которые я ему ежедневно прочитываю, а сиделка... говорит, что у них по ночам бывают очень серьезные религиозные разговоры".

1 апреля в Москве родился первый внук поэта, названный в честь деда Федором (в семье сына Тютчева и Эрнестины Федоровны - Ивана). 2 апреля Тютчев продиктовал телеграмму: "Спасибо... за внука... Я уже более не предпоследний, от всей души принимаю на себя восприемство новорожденного". К середине апреля Тютчеву стало несколько лучше. 21 апреля его впервые после удара вывозят на прогулку. Аксаков сообщает об этом времени, что Тютчев "не хотел отказываться и не отказывался ни от какого живого человеческого интереса... Его участие к делам мира сего, к политике и литературе, усиливалось с каждым днем".

19 мая Тютчевы переехали в Царское Село, которое поэт так любил. Его возят здесь в кресле по дорогим ему местам. Но 13 июня Тютчева постиг новый удар. Аксаков, который с 9 июня находился в Царском Селе, писал: "Все полагали, что он умер или умирает; но недвижимый, почти бездыханный, он сохранял сознание. И когда чрез несколько часов оцепенение миновало первый вопрос его, произнесенный чуть слышным голосом, был: "Какие последние политические новости?" Тем не менее с этого дня положение Тютчева резко изменилось... большую часть времени лежал он как бы в забытьи или полусне: но то был не сон и не забытье. "Ег horcht, ег denkt"**, - замечал, к изумлению своему, доктор-немец, уловив его взгляд или всмотревшись в черты его лица".

Через неделю последовал еще один, третий удар, после которого, рассказывал Аксаков, "нем и недвижим лежал он как мертвец... Священник прочел ему отходную и напутствовал к смерти. Кругом стояли домашние плакали, прощались. Так продолжалось часа четыре; наконец... он ожил. В эту минуту приехал из Петербурга вызванный по телеграфу его духовник... и когда он подошел к Тютчеву, чтобы со своей стороны напутствовать его к смерти, то Тютчев предварил его вопросом: какие подробности о взятии Хивы? Потом сказал ему: меня сегодня уже похоронили".

Эрнестина Федоровна писала тогда же: "У него по-прежнему страшные головные боли... пытка тем ужаснее, что голова его ясна... Это сам Бог в милосердии Своем посылает ему все эти страдания, чтобы очистить его душу от нечистот жизни, но мне кажется, что если бы даже он совершил страшнейшие злодеяния, они уже были искуплены переживаемыми муками..."

После третьего удара, вспоминал Аксаков, "несмотря на все уверения докторов, что Тютчеву остается жить день-два, он прожил еще недели три...*** Все постепенно изнемогало в нем, никло и умирало - не омрачилось только сознание и не умирала мысль...

Дней за шесть до смерти он хотел передать какое-то соображение, пробовал его высказать и, видя неудачу, промолвил с тоской: "Ах, какая мука, когда не можешь найти слова, чтобы передать мысль". Тогда же Тютчев воскликнул: "Я исчезаю, исчезаю!"

В ночь с 12 на 13 июля, рассказывал Аксаков в письме к Юрию Самарину от 18 июля, "лицо его... видимо, озарилось приближением смертного часа... Он лежал безмолвен, недвижим, с глазами, открыто глядевшими, вперенными напряженно куда-то, за края всего окружающего с выражением ужаса и в то же время необычайной торжественности на челе. "Никогда чело его не было прекраснее, озаренное и торжественнее..." - говорит его жена... Священник также свидетельствовал мне, что Тютчев хранил полное сознание до смерти, хотя уже не делился этим сознанием с живыми. Вся деятельность этого сознания, вся жизнь мысли в эти два дня выражалась и светилась на этом, тебе знакомом, высоком челе...".

Ранним утром в воскресенье, 15 июля 1873 года Федор Иванович Тютчев скончался в Царском Селе. 18 июля его похоронили на Новодевичьем кладбище в Петербурге.