Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)

Он говорил своей дочери Анне в том самом 1846 году, незадолго до поездки в Овстуг: "Одно поколение следует за другим, не зная друг друга: ты не знала своего деда, как и я не знал моего. Ты и меня не знаешь, так как не знала меня молодым. Теперь два мира разделяют нас. Тот, в котором живешь ты, не принадлежит мне. Нас разделяет такая же резкая разница, какая существует между зимой и летом". И далее поэт говорил о годах своей жизни с Элеонорой, матерью Анны: "Нам казалось, что они не кончатся никогда... Но годы промелькнули быстро, и все исчезло навеки. Теперь они образуют в моей жизни точку, которая все отдаляется и которую я не могу настигнуть..."

Удивительно близко этому тютчевское переживание пространственной дали: "Как мало реален человек, как легко он исчезает!.. Когда он далеко - он ничто. Его присутствие - не более как точка в пространстве, его отсутствие - все пространство".

Собственно говоря, даль времени и даль пространства- и их власть над человеком - как бы сливались в восприятии Тютчева: "Время идет своим путем, и его неуклонное течение вскоре разделяет то, что оно соединило, - и человек, покорный бичу невидимой власти, погружается печальный и одинокий в бесконечность пространства". Причем все это отнюдь не было только отвлеченным, философским восприятием (хотя, конечно, Тютчев создал, если угодно, и свою самобытную философию времени и пространства); напротив, поэт постоянно со всей осязаемостью переживал власть этих "тиранов": "Как тяжко гнетет мое сознание мысль о страшном расстоянии, разделяющем нас! - писал он жене в 1843 году из Москвы в Мюнхен. - Мне кажется, будто для того, чтобы говорить с тобою, я должен приподнять на себе целый мир".

Было бы нелепым заблуждением понять эти духовные черты поэта как некую его "слабость", как его неспособность твердо противостоять давлению бытия. Тот, кто легко и беззаботно воспринимает власть времени и пространства, попросту не несет в своей душе глубины, остроты и - это особенно надо подчеркнуть - смелости, отваги переживания бытия.

Тютчев воспринимал непреодоленную власть пространства и времени, как нечто близкое к смерти, к небытию. Он писал: "Я, конечно, один из людей, наименее способных по природе своей переносить разлуку, так как для меня это как бы сознающее само себя небытие".

Таким же "небытием" был для поэта любой разрыв "цепи времен", с чем он и столкнулся столь жестоко в Овстуге в 1846 году. Он чувствует себя "как бы на самом дне бездны", ему необходимо "заполнить пропасть и снова связать цепь", словно "приподнять на себе" все четверть века, прошедшие с тех пор, как он уехал из Овстуга...

Разрыв был слишком велик; Тютчев, по сути дела, бежал тогда из Овстуга. Он вернулся сюда через три года и создал стихотворение, которое вроде бы должен был написать в первый приезд: в нем есть строки, явно перекликающиеся с письмами из Овстуга трехлетней давности.

Стихотворение это чаще всего истолковывается как некое отвержение Овстуга. Между тем оно говорит прежде всего о разрыве цепи времени и являет собой своего рода поэтическое преодоление этого разрыва. Стихотворение написано поистине беспощадно:

Итак, опять увиделся я с вами,

Места немилые, хоть и родные...

Кто-то, по-видимому, Иван Тургенев, готовивший позднее эти стихи к печати, не выдержал этого "отрицания родины" и изменил строку:

Места печальные, хоть и родные...

Так она и публиковалась вплоть до нашего времени. Но вглядимся в дальнейшее:

Где мыслил я и чувствовал впервые

И где теперь туманными очами,

При свете вечереющего дня,

Мой детский возраст смотрит на меня.

О бедный призрак, немощный и смутный,

Забытого, загадочного счастья!

Цепь времен разорвана; прошлое - только призрак.

О, как теперь без веры и участья

Смотрю я на тебя, мой гость минутный,

Куда как чужд ты стал в моих глазах,

Как брат меньшой, умерший в пеленах...

Речь идет, по всей вероятности, о брате Васе, умершем младенцем в 1812 году. И поэт говорит о том времени и том пространстве, которые оторвали его от Овстуга:

Ах нет, не здесь, не этот край безлюдный

Был для души моей родимым краем

Не здесь расцвел, не здесь был величаем

Великий праздник молодости чудной.

Ах, и не в эту землю я сложил

Все, чем я жил и чем я дорожил!

Последней строки Тургенев опять-таки не вынес и заменил "всё" на более ограниченное "то". Но это "смягчение", как и первое, в сущности, сделало невозможным понимание истинного смысла стихотворения. Суть его именно в беспощадности, в безбоязненном взгляде поэта, для которого Овстуг стал за четверть века небытием, умер - как "брат меньшой"...

Но как раз этой беспощадностью преодолевается "пропасть" разрыва. И если мы не будем застревать на внешнем, поверхностном впечатлении, сводящемся к тому, что поэт "отвергает" свой Овстуг, мы услышим вплетающуюся в это беспощадное стихотворение покаянную мелодию, особенно внятную в строках:

О бедный призрак, немощный и смутный...

О, как теперь без веры и участья...

Ах нет, не здесь, не этот край безлюдный...

Ах, и не в эту землю я сложил...