Пророк Темного мира

Первые домики, низенькие, точно по самые окна вбитые в землю, поразили Тамару какой-то общей неухоженностью, бесприютностью. Гнилая солома на крышах, зеленые пятна лишайников на темных бревнах, кривые крылечки — и всюду грязь, грязь, грязь…

По левому борту открылась длинная лужа, из которой торчала облепленная голубями коряга. В луже, подставив солнечным лучам блестящие от грязи животы, возлежали свиньи. Тут же плескались ребятишки, десятка полтора мальчишек и девчонок. Завидев корабль, они дружно выбрались из своей купальни и, разбрасывая по лопухам темные брызги, заплясали поодаль, выкрикивая на разные голоса:

— Конь пришел! «Гиблец» пришел! Ха-ха! «Гиблец» притащился! Гиблый гиблых к гибели везет! Ха-ха!

Тамара усилием воли заставила себя сузить вытаращенные от страха глаза и сжала кулачки так, что ногти впились в ладони. Ей и без того было до обморока жутко — стоять на самом пороге неизвестности. Но вот выяснилось, что местные жители разговаривают на русском языке, и это почему-то напугало девушку еще сильнее.

Дома вокруг пошли гуще, теснее. Солому на кровлях сменила дранка, у заборов подняли кудрявые головы яблони, в палисадах вспыхнули золотые шары, распустили свои розовые и красные губы высокие гладиолусы. Заквохтали куры, где-то заржала лошадь, протяжно взмыкнула в хлеву корова. Люди в огородах и на дворах бросали работу, распрямляя натруженные спины, и из-под рук смотрели на тащащийся мимо древесный корабль — и на одинокую фигурку Тамары, возвышающуюся над бортом.

Мыря высунулся из трюма:

— Девка, ты дальнозорочью страдаешь али близорукием?

— Дально… а зачем?

— Очки сымай! Сымай от греха.

И домовой скрылся.

Городские ворота приблизились. Из низкого барака, притулившегося к изножью привратной башни, не спеша выходили стражники. Были они в шлемах, с копьями, у поясов качались в такт шагам кривые сабли. Но Тамара смотрела не на них.

Поверх откаченного в сторону воротного заплота горбатилась виселица, а на ней в петле висел голый человеке мешком на голове. Руки у казненного были огрублены по локоть, ноги — по колена, в синем вспученном брюхе чернела дыра, и оттуда с веселым чириканьем нет-нет да и выпархивали воробьи…

Стражники, которых набралось под два десятка, разошлись по обе стороны дороги. Вперед вышел осанистый мужчина с черной окладистой бородой. На груди его золотом горела разлапистая бляха, подвешенная на толстенной цепи.

— Эй, на коне! — зычным голосом крикнул он. — Отвечай как на духу — чужие, недужные абы итеры есть?

Тамара беспомощно развела руками — она поняла вопрос, но не знала, что ответить.

— Ты, дурында, граблями не маши, а мужика какого позови! — повелительно рявкнул начальник стражи. — Али нету мужиков?

— Нету, — ответила Тамара.

— Чего ты там пищишь? Громчее! Гляди, плетей на коновязи дадим, чахолка ободранная, — глумливо улыбаясь, откровенно издевался стражник. Вокруг собирался народ, уже слышался хохот, выкрики.

— Тебе что, зенки жиром залепило?! — гаркнул над ухом Тамары выбравшийся наверх Мыря. — Я здесь мужик! Чего надо?

— Эва как базлает, — нахмурившись, обратился к старшему один из стражников. — Чужинец, точно. Снимать будем?

— Да это ж незнать! — ахнул кто-то в толпе. И тотчас потек поверх людских голов приглушенный говор:

— Незнать! Незнать! Конь «Гиблец» незнатя привез!

А дальше случилось такое, что Тамара забыла и про страх, и про обиду: стражники поснимали шлемы, люди в толпе содрали с голов шапки и платки — и весь народ по сторонам от древесного корабля повалился на колени, глухими голосами бубня:

— Пощади, господин! Пощади-и-и…

— То-то! — остывая, сказал Мыря, но Тамара видела — во взгляде, которым домовой оглядывал склоненные спины, сквозила растерянность и непонимание происходящего.

В кованом поставце горела лучина. Угольки черными кривыми червячками падали в выдолбленную из елового корня чашу, наполненную водой. Тамара, положив локти на стол и подперев кулачками щеки, задумчиво глядела на еле заметно трепещущий огонек. Несмотря на внешнее спокойствие, в голове девушки листопадом кружились мысли. Этот сумбур настойчиво требовал какого-то упорядочивания, но Тамара никак не могла сосредоточиться на чем-то одном, все время перескакивая с пятого на десятое.

Слишком много второстепенной информации — и слишком мало прямых ответов на вопросы, интересовавшие девушку. Взять самые простейшие — какой сейчас год? Макша, служанка в тереме городского старшины Гнатило Зварсына, ответила так:

— Две сотни, однако, есть, как Всеблагой Отец явился.

Сам Гнатило, мерзковатый старикашка с блудливо бегающими глазками, сказал по-другому, еще непонятнее:

— Двести сорок восьмой год.

А дружинный голова городища Зубан, которого все в глаза и за глаза звали Брекатилом, растолковал иначе:

— Нового времени двести сорок восьмой, а старого — шесть тыщ какой-то там год сейчас. Ты, девка, у незнатя своего спроси, кто, как не он, знать должон. Али боишься?