«Пророк» оставляет следы

— Вот и хорошо. Ну давайте ужинать.

За обильным столом, — а готовить Вадим Петрович был большой мастер, — «новые родственники» стали обговаривать некоторые подробности их совместной легенды.

Около восьми раздался телефонный звонок. Кисляк, кивнув «племяннику», проговорил в трубку условную фразу: «Юра вернулся, но ушел к друзьям…»

«Племянник» не стал посвящать «дядюшку» в свои ближайшие планы, сказал только, что недельку отдохнет, освоится, подышит воздухом столицы. Кисляк не стал ни о чем расспрашивать, но о своем недельном распорядке счел нужным сообщить. Что в среду и пятницу он приходит домой позже — делает «халтуру» у постоянных клиентов, и что во вторник и субботу уезжает в шесть утра — работает в учреждениях до начала там занятий. Павел внимательно выслушал и выложил на стол пять сторублевок «на расходы и прочее». Кисляк засопел, долго с каким-то недоверием смотрел на деньги, потом взял их, стараясь не помять, и запер в письменный стол.

Воздухом столицы Павел начал дышать активно и полной грудью. Несколько дней разъезжал на городском транспорте. Выходил на главных магистралях, заглядывал в магазины, кружил по переулкам центра. Названия многих улиц он знал на память. В свое время он уже «отшагал» эти маршруты по схеме Москвы, а ее достопримечательности изучал по альбомам и фильмам. Теперь же осваивал эти маршруты на местности.

Уже на третий день Павел достаточно твердо изучил ядро города, входящее в пределы Садового кольца, и перенес свое внимание в новые районы. «Они очень похожи друг на друга, в них легко запутаться, — инструктировали его. — Поэтому нужно самому везде наметить и запомнить какие-либо ориентиры, так вы быстрее станете москвичом».

И он исправно выполнял эти инструкции, намечал ориентиры. Еще он посещал парки и стадионы. Совершил поездку по каналу на «Ракете» от Речного вокзала в Химках до Черной речки и обратно, успев на конечной остановке искупаться. Отобедав затем в ресторане, он запомнил, что москвичи называют его «под звездочкой», имея в виду звезду на шпиле вокзала.

Дважды Павел побывал в театрах. Но в эту пору многие знаменитые театральные коллективы уже начали свои гастрольные поездки в другие города. Поэтому в помещении Театра Моссовета он оказался зрителем спектакля какой-то областной труппы, приехавшей с отчетом к москвичам. А вот второй раз ему повезло. Он попал в Театр сатиры, где в тот день шел «Женский монастырь». Вместе с билетом, купленным с рук, он неожиданно приобрел знакомую.

Как выяснилось уже потом, Ольга — так ее звали — должна была идти на спектакль с подругой. Но та в последний момент отказалась — приехали какие-то родственники. Павел остался доволен и спектаклем и соседкой. Ольга, чувствовалось, любила театр и хорошо знала актеров. В антракте он пригласил ее разделить с ним удовольствие проглотить лучшее в мире московское мороженое. Она посмеялась над этим выражением и приняла предложение. Павел вел себя скромно и так внимательно слушал, что Ольга получала удовольствие от того, что просвещала «сибиряка». Глядя на Ольгу, он вспомнил было рассуждение Брауна: «Хорошо, если у вас будет женщина»», но сразу постарался забыть эти слова. Ему было просто приятно сидеть рядом с Ольгой.

Они вместе вышли из театра. Он проводил ее до метро, рассыпался в благодарностях за билет и за компанию и предложил, если это возможно, совершить хотя бы еще один культпоход. Сначала Ольга мялась, не давая определенного ответа, потом вздохнула:

— Ну ладно, запишите телефон…

3

Лето кончалось. Божков жил в вечной тревоге и никак не мог преодолеть в себе чувство страха перед тем, что ждет его впереди. Что ждет? Ну если бы он сразу по приезде в Москву сделал решительный шаг и, рассказав все, разорвал цепи, так неожиданно сковавшие его. Ведь все — сплошная нелепица. Все, что произошло там. Он сам осознал, что вся эта история была заранее спланирована, что он стал жертвой провокации. Но труп? Он хорошо помнил ту камеру и труп того молодого парня. Это была не восковая кукла, а труп с пятном запекшейся крови на сорочке. И эта рука, которую с силой поднял офицер… И этот глухой стук, с которым она ударилась о каменный стол…

Андрей худел, много курил. Он писал реферат, который являлся своеобразным отчетом о его поездке за границу. Писал мучительно, еле выжимая из себя мысли и фразы. Работой над рефератом оправдывали домашние и сослуживцы его нервозность и провалившиеся глаза.

— Ты болен, покажись врачу, — настаивала жена. — Ты сам на себя не похож.

Уже трижды Божкова вызывал к себе начальник отдела и начинал разговоры о работе за рубежом. Но он отказывался, мотивируя болезнью ребенка, тещи, с которой можно было бы его оставить. Ему предлагали оказать помощь, показать мальчика видным специалистам. Но он всячески уходил от разговоров. Он лгал. И эта ложь ложилась еще одним грузом на его совести, которую он так и не нашел мужества очистить.