Пророк (ЛП)

Однако глаза выдавали в нём видящего даже более явственно, чем его рост. И ещё его манера двигаться, даже если не считать неподвижности его света, от которой захватывало дух.

Он тоже не ощущался слишком молодым.

Он мог быть как старше, так и моложе женщины; я до сих пор не понимала процесс взросления и старения видящих достаточно хорошо, чтобы хоть с какой-то точностью угадывать их возраст.

Я почувствовала очередную искру реакции в свете Ревика — более напряжённую, более многогранную. Я старалась не коситься на него, но ощущала где-то там извинение, почти угрызения совести, причём такие сильные, что они окрашивались страхом… может, даже паникой.

Затем он потянулся к моей руке, и я наконец взглянула на него, наполовину ожидая увидеть, что он пялится на Даледжема. Но нет.

Вместо этого он смотрел на женщину в центре группы, ту самую, на которую смотрела я — с зелёными как лес глазами и длинными прямыми чёрными волосами.

Ревик крепко сжал рукой мою ладонь, и его разум внезапно открылся, выпалив слова такой быстрой чередой, что разобрать её было почти невозможно.

«Боги, Элли, — послал он, и та паника по-прежнему нарастала в его свете. — Элли, дорогая. Мне так жаль. Бл*дь, я так сожалею, что не сказал тебе. Я не мог. Я не мог тебе сказать. Она заставила меня поклясться в этом. Когда ты только родилась, бл*дь, она заставила меня поклясться в этом. Я тогда ещё совсем тебя не знал. Я так сожалею, Элли. Прошу, прости меня…»

Я уставилась на него, хмуро поджав губы.

Сожалеет? О чём, чёрт возьми, он сожалеет? Что он не сказал?

Моё непонимание лишь усилилось, когда я обдумала его слова, затем проследила за его взглядом до зеленоглазой женщины.

В этот раз я задержалась на её лице.

И тут что-то щёлкнуло.

Теперь я не могла развидеть это, внезапно понимая, почему её худое лицо показалось таким знакомым.

Она выглядела как я.

Прокручивая в голове слова Ревика, я уставилась на неё, затем на высокого, светловолосого и голубоглазого видящего, который стоял рядом с ней и улыбался мне. Они оба были похожи на меня, пусть и по-разному. Я видела себя в их лицах и даже в их телах, особенно в её фигуре.

Затем до меня дошло, что они оба тоже смотрят на меня.

В смысле, они смотрят только на меня, игнорируя всех остальных в нашем отряде, включая Ревика.

Я также осознала, что у них обоих в глазах стоят слёзы.

В тот краткий момент времени и понимания боль рябью пронеслась по моему свету. Некая часть меня отреагировала прежде, чем мозг осознал происходящее, и воспламенила огонь в какой-то поломанной, окутанной тенями, потайной трещине в моём сердце, о существовании которой я даже не догадывалась.

Затем я сделала то же самое, что сделала Лили, когда впервые узнала меня.

Я разревелась.

Глава 32 Матери и дочери. Часть 1

Не уверена, как именно мы очутились там, где очутились.

Такое чувство, будто меня кто-то вёл в каком-то тумане, будто люди разговаривали со мной, но я не могла осмыслить их слова. Ладони нежно тянули меня за собой, прикасались к моим рукам, плечам, вели меня вместе с группой. Я чувствовала пальцы Ревика, переплетавшиеся с моими.

Не знаю, отключилась ли я по-настоящему… или в буквальном смысле слова испытала провал в памяти.

Но какая-то часть меня определённо отсутствовала.

Когда я наконец-то смогла достаточно сосредоточиться, чтобы слушать или запоминать увиденное, я сидела на одеяле, расстеленном поверх травы. Вокруг меня лежали другие одеяла, и видящие сидели на них со скрещёнными ногами и на коленях, деля меж собой напитки и еду.

Я слышала, как они говорили о Дубае.

Я слышала, что они обсуждали покупателя в Дубае, который коллекционирует видящих из Списков Смещения. Я слышала, как они говорили о самих списках — Списках, которые, видимо, моя мать (в смысле, моя биологическая мать, о существовании которой я до сих пор не догадывалась) поместила в нью-йоркское банковское хранилище, чтобы я их там нашла.

Эта информация раз за разом прокручивалась в моей голове.

Она крутилась и крутилась, в некотором роде бессмысленная, но в то же время такая осязаемая, что мой разум невольно зациклился на ней как на самом важном. Моя мать составила, нашла или украла оригинальные Списки Смещения. Она поместила их в ячейку хранилища нью-йоркского банка, зная, что в какой-то момент я увижу сон и найду их.

А значит, что она же поместила туда книгу — книгу, которую никто не мог прочесть.

Я давно не думала о той книге. Я даже не знала, где она находится.

С таким же успехом она могла быть уничтожена, когда отель в Нью-Йорке подвергся натиску цунами, или же её могли потерять во время эвакуации.

Я уставилась на песок, стараясь думать сквозь это, заставить это что-то значить.