- Нет, Папа, этого мне недостаточно. Я хочу быть уверенным... я хочу услышать из твоих уст, что ты прекратишь эти дурацкие публичные выступления с проповедями и пророчествами. Это ничего не дает. Ты ставишь в глупое положение и себя, и меня - и таким образом только помогаешь своим противникам. Ты это понимаешь?
Папа откинулся на спинку кресла и уставился в стену страдальческим взглядом, обдумывая все услышанное.
- Очень тяжело, сынок, когда Господь дает тебе понимание и внушает слова, а ты не знаешь, как распорядиться полученным знанием.
Джон вздохнул. Это был один из Папиных пунктиков: субъективные переживания. Как можно урезонить человека, который слышит голос Господа?
- Но Папа, существуют же какие-то приличные способы...Казалось, отец не услышал его и продолжал говорить тихим голосом, глядя на сына невыразимо печальными глазами: - Съешь свиток. Джон, так сказал Господь. И ты почувствуешь сладость на языке, но горечь в сердце. И Он прав. Когда ты слышишь и видишь, и Господь доверяет тебе знание, ты ощущаешь себя избранным и наслаждаешься Истиной, открывшейся твоему взору. А потом... когда ты пытаешься донести ее до людей и никто не слушает тебя... и ты видишь, как люди устремляются к крутому обрыву, но не в силах повернуть их назад... и когда узнаешь вещи, которых тебе было бы лучше не знать... и слышишь стоны потерянных душ...
Папины глаза наполнились слезами. Он снова промокнул их платком и взглянул на сына.
- Я слышал их вчера вечером, сынок. Слышал так же ясно и отчетливо, как слышу сейчас тебя. Плач разносился по всему городу. Плач душ, лишенных Бога, заблудших и погибающих, взывающих о помощи. - Голос его дрогнул и сорвался, но он с усилием продолжил: - О, внешне, на поверхности, они смеются, насмешничают и глумятся, они стараются выглядеть достойно в глазах своих друзей и настаивают на своем праве приятно проводить время, заниматься накопительством и получать удовольствия, поскольку для них это единственный способ заглушить боль. Но я слышал их плач. Я видел, как они удаляются все дальше и дальше от света и словно погружаются в сумерки, в кромешную тьму, из которой нет пути назад. - Он тяжело вздохнул и потом воскликнул гневным, расстроенным голосом: - Но кому я могу сказать это? Кто будет слушать меня?
Джон слышал все, что говорил отец, но все же, заранее настроенный упрямо и категорично, не пожелал ничего признать. "Ну уж нет. Я не собираюсь участвовать в этом, - подумал он. - Если у Папы "поехала крыша", я тут ни при чем".
- Ты не хочешь слушать, - сказал Папа тоном не обвиняющим, а просто печальным, искренним. - И знаешь что? Среди тех плачущих голосов я расслышал голос губернатора Хирама Слэйтера.
"Ну что ж, все понятно, - подумал Джон. - У нас одинаковая наследственность, и мы оба находились в состоянии стресса. У нас одинаковая реакция на депрессию".
- Забавно, что мы с тобой так похожи и при этом настолько разные, правда? - сказал Папа, найдя в себе силы усмехнуться, хотя и сквозь слезы. - Знаешь, сынок, ведь двадцать лет назад у нас с тобой происходил точно такой же разговор, толь коты сидел на моем месте, а я на твоем. Чем ты там занимался в университете? Осаждал здание администрации в течение трех дней, пока наконец не вмешались полицейские и не забрали тебя и всех твоих друзей, озабоченных спасением мира.
Джон уныло улыбнулся:
- Да, я помню тот случай.
Папа потряс головой:
- Ты меня тогда так расстроил... и поставил в неловкое положение.
"Очко в твою пользу, Папа".
- Похоже, все повторилось с точностью до наоборот, так?
- Да, сынок. Пожалуй, так.
- Ну вот видишь? Ты испытал все на собственном опыте, и знаешь, каково это.
Папа энергично кивнул.
- Знаю. - Потом он улыбнулся. - И, пожалуй, сознание того, что мы с тобой так похожи, дает мне слабую надежду."Нет, Папа, мы с тобой не похожи", подумал Джон.
- Просто очень грустно, что мы с тобой не можем служить одним и тем же идеям, смотреть на мир одними глазами. Было бы так замечательно излагать тебе свои взгляды и обсуждать с тобой разные вещи. Я имею в виду, просто смотреть на что-то и приходить к одинаковому выводу. Сынок... Я помню время, когда именно так все и было, и, думаю, так снова может быть.
"Нет, Папа, едва ли". Джон украдкой бросил взгляд на настенные часы. К часу он должен быть на студии.
Внезапно, словно приняв какое-то решение, Папа подался вперед, в упор посмотрел на сына и заговорил с такой силой, что Джон съежился:
- Ну что ж, сын, хорошо. Ты высказал свое мнение, теперь моя очередь - и не волнуйся, я не стану тебя задерживать, ты успеешь на работу. Знаешь что? Многими своими мыслями и чувствами я бы очень хотел поделиться с тобой прямо сейчас. Прямо сейчас. Я многое понял сегодня, прямо этим утром - и мне страшно хочется всем поделиться с тобой... - Он протянул руку к ящику стола, куда спрятал плеер, но потом положил ее обратно на стол, словно передумав. - Но я не могу. Не могу, потому что пока между тобой и Истиной существуют глубокие разногласия, сынок.
- Послушай, Папа...
Баррет -старший жестом велел сыну замолчать.