Когда стали сгущаться сумерки, море и небо начали сливаться в одну темную массу. Один из моряков принес снизу тяжелый бронзовый фонарь со стеклянной лицевой вставкой. Свет, горевший внутри масляной лампы, отражался от добавлявшего ему яркости, тщательно отполированного зеркала на задней стенке фонаря. Матрос повесил фонарь на железный крюк, вбитый в ахтерштевень. Фонарь мягко качнулся, вторя движениям корабля, и Катон увидал, как один за другим такие же огни зажглись и на судах, шедших впереди «Спартанца». Это напомнило центуриону факельное шествие почитателей Митры, которое ему довелось видеть в лагере Второго легиона.
— Эй, на палубе! Вижу парус!
Катон вскинул глаза к рее, на которой, держась одной рукой за мачту, стоял моряк: другая его рука указывала в сторону от курса колонны. Все взоры обратились в том направлении, но никто ничего не разглядел.
— Что ты видишь? — крикнул наблюдателю Альбин.
— Латинский парус, командир. Только что поднялся. Не более чем в двух милях.
— Две мили… — Альбин встревожился. — Можешь разглядеть его получше?
Быстро темнело, и наблюдатель ответил не сразу.
— Командир, он поймал ветер и ушел. Может быть, увидел нас… Я его больше не вижу.
— Дерьмо! — пробормотал Альбин.
— Думаешь, это пиратская посудина? — спросил Катон.
— Скорее всего, командир. Если он видел нас, то, надо думать, заметил и другие корабли и понял, что это движется флот. Торговому судну не было бы никакого резона поворачивать и бежать. Готов биться об заклад, что это был пират.
Катон взглянул туда, куда указывал наблюдатель.
— Не думаю, чтобы они посмели выступить против таких больших сил.
Альбин рассмеялся.
— Даже самые наглые пираты не настолько глупы, чтобы поступить таким образом.
Катон покраснел: ну надо же было ему ляпнуть этакое. Прямо как новобранец. Он невольно покосился в сторону Миниция, который качал головой. Ветеран явно слышал его реплику, и это не добавило ему уважения к Катону.
— Не беспокойся, — продолжил Альбин. — Мы в безопасности, по крайней мере до тех пор, пока враги не проведали, что заправляет всем этим человек сугубо сухопутный, вроде Вителлия.
Катон прекрасно понимал, что недоверие к неопытным в морском деле командирам распространяется не только на префекта, но и на него самого, а потому поджал губы, чтобы не сказать что-нибудь резкое.
— А что будет делать тот пират?
— Думаю, отправится с донесением к Телемаху. Но к тому времени, когда ублюдку о нас доложат, мы уже высадимся на берег и сможем начать за ним охоту.
— А что, если этот корабль все-таки следил за нами?
— Ну нет, — Альбин покачал головой. — Это случайная встреча. Откуда им знать о нашем выступлении?
— А если они знали? — не успокаивался Катон, обдумывая такую возможность. — Что, если этот корабль выслали нам наперехват?
— Зря ты волнуешься, командир, — отозвался Альбин с ноткой раздражения. — Точно тебе говорю, ничего не знали. Откуда им проведать, если префект принял такие меры предосторожности? Но даже если как-то и прознали, ты же видел наши корабли? Более того, ты как раз видел и некоторые из их судов и должен понимать, что им нас не одолеть… — Альбин огляделся и, убедившись, что никто из команды не услышит его последние слова, добавил: — Командир, давай лучше покончим с этой темой. Не нужно, чтобы мои ребята думали, будто некоторые командиры теряют голову, едва завидев чужой парус. Да и твои, полагаю, тоже.
— Ты прав, — кивнул Катон. — Больше это не повторится.
— Вот и хорошо. Ты уж извини, командир, но у меня впереди долгая ночь. Мне нужно вести корабль.
— Да. Да, конечно.
Отсалютовав, Альбин отвернулся и, шлепая босыми ногами по палубе, направился к носу. Катон проследил за тем, как его фигура слилась с темной массой других, сгрудившихся перед мачтой, сжал кулак и раздраженно стукнул себя по бедру. Ему не в первый раз случалось обнаруживать свою неопытность и невежество. Как ни старался он этого не делать, но всякий раз его прорывало, в результате чего центурион остро переживал собственную неполноценность. От которой следовало избавляться во что бы то ни стало.
Ночь для Катона тянулась мучительно долго. Звуки моря слышались совсем рядом, так что казалось, будто оно вот-вот всколыхнется и поглотит корабль. Катона изводили кошмарные видения: вот он один, брошенный, барахтается на вздымающейся поверхности безбрежного, темного океана, пока наконец последние силы не покидают его и он не проваливается в мрачное небытие.
Эти страхи изводили его, не давая ни малейшей возможности заснуть, и Катону оставалось лишь с искренней завистью смотреть на спавших вповалку на палубе бойцов его центурии. Некоторое время он расхаживал по палубе, потом облокотился о борт, присматриваясь к мигающим кормовым огням других кораблей. Случайные голоса, разносясь над поверхностью воды, звучали приглушенно, неразборчиво, а порой и совсем не по-человечески, заставляя его всматриваться в темноту, гадая, не содержится ли все же в мифах о морских чудовищах некое зерно истины.
— Спокойная ночь, командир.