— Да уж, стараюсь хоть где-то поддерживать порядок, — с горечью сказала Порция. — Можешь сказать об этом своему приятелю, когда прочухается. И сразу же забери его отсюда.
— Моему приятелю? — Катон поднял брови. — Вообще-то, если не ошибаюсь, это твой сын.
Порция подняла на него глаза.
— Похоже на то… Ладно, тащи его в мою столовую, вон туда. Попробуем, когда придет в себя, потолковать с ним и вложить в его тупую башку хоть крупицу здравого смысла.
Столовая была так же опрятна и со вкусом оформлена, как и атриум. По римской традиции, здесь находился низкий стол и три ложа. На одно из них уложили Макрона. Миниция, по указанию Порции, унесли в спальню.
Анобарб в удивлении огляделся по сторонам:
— Вот уж не думал, что можно устроить себе такую жизнь на доходы от таверны, тем более такой, где вино не разбавляют водой.
Катон, не обращая на него внимания, посветил масляной лампой на затылок Макрона. Волосы слиплись от крови, однако череп, судя по всему, выдержал удар ковшом. Не приходя в сознание, Макрон стонал, вздрагивал и бормотал какую-то невнятицу.
Вскоре вернулась Порция с кувшином воды и старыми тряпками.
— Ну-ка, в сторонку, паренек, — бросила она Катону, усаживаясь на кушетку рядом с Макроном. — И не торчи без дела: раз взял лампу, так посвети ему на голову, вот сюда.
— Прошу прощения.
На глазах у Катона женщина осторожно смыла кровь, потом промыла ранку и приложила к ней тряпицу, а свободной рукой слегка потрепала Макрона по щеке.
— Вот уж не чаяла, что это повторится снова. Мальчишкой он вечно прибегал в порезах да ссадинах, и мне приходилось с ними возиться.
— Он что, был неуклюжим мальчишкой? — поинтересовался Катон.
— Неуклюжим? Ну, нет, я бы так не сказала. Другое дело, что он был сущим сорвиголовой. Вечно лез в драки, причем никогда не заботился о том, чтобы подобрать противника себе по росту и силе. Весь в папашу. Они меня чуть с ума не свели.
Катон нервно закашлялся.
— Поэтому ты их и бросила?
Порция смерила его ледяным взглядом.
— Паренек, а ты вообще кто такой?
— Марк Лициний Катон, друг твоего сына. Два года прослужил с ним вместе во Втором легионе.
— Легионер, значит.
— Нет, почтеннейшая, центурион. Как и твой сын.
— Макрон — центурион? Этот никудышный сорванец — центурион?
— И очень хороший, почтеннейшая.
Она погрозила ему пальцем.
— Меня звать Порция, так ко мне и обращайся. Никаких «почтеннейших», я не твоя бабушка, паренек.
— Как угодно, — кивнул Катон. — Только в таком случае, может, и ты, Порция, станешь называть меня не «паренек», а Катон?
Она вскинула глаза, но возмущение на ее лице быстро сменилось улыбкой.
— Хорошо сказано. — Снова повернувшись к сыну, Порция запустила пальцы ему в волосы и нахмурилась. — Это еще… Вот так шрам! Ужас! Удивительно, как он вообще жив остался.
— Да, досталось ему здорово, — подтвердил Катон. — Я был там, когда это случилось. Кельт едва не снес ему макушку. Он потом не один месяц провалялся в легионном лазарете. Мы лежали на соседних койках.
— Ты бывал в боях. По виду не скажешь, больно уж молод.
— Я бывал в боях. И если до сих пор жив, то во многом благодаря Макрону.
Порция улыбнулась.
— Вижу, ты хорошо к нему относишься.
Катон помедлил, а потом сказал:
— Да, очень хорошо. Сказать по правде, ближе его у меня никого нет. Отец мой умер.
Анобарб вдруг громко прокашлялся.
— Э… хм…
— В чем дело? — спросила Порция, вновь надев маску деловой, самоуверенной женщины. — Чего тебе надо?
— Мне бы… в нужник.
— Туда, по коридору, последняя дверь налево. И смотри смой за собой. Знаю я вас, мужчин, все неряхи.
После ухода торговца Катон хотел возобновить доверительный разговор о Макроне, однако короткий всплеск материнских чувств уже сошел на нет. Порция встала, забрала кувшин с окровавленной водой и, подойдя к росшему в кадке деревцу, полила его этой водой, а пустой сосуд поставила рядом с ложем Макрона.
— Придерживай тряпицу у его головы. Когда он очухается, его, скорее всего, потянет блевать. Пусть блюет в кувшин, а не на пол.
— А ты куда?
— Посмотреть, пережил ли мой суженый нападение твоего друга. Ну а потом пойду взгляну, что осталось от моей таверны. Ты-то в порядке?
Катон кивнул, и Порция удалилась в направлении атриума.
Опустив глаза и увидев, что кровотечение ослабло, он слегка прижал тряпицу к ранке. Макрон застонал и перекатился на бок.
— Ох, дерьмо… Кто это мне так врезал? Чувство такое, будто дом на башку грохнулся.
— Тссс… Лежи спокойно.
Макрон, однако, разлепил глаза и сморщил лоб, рассматривая окружающее его.
— Где это я?
— Ну, может, тебе тут не нравится, но похоже на то, что ты дома.
— Что?
Макрон быстро огляделся — как оказалось, слишком быстро. Глаза у него закатились, и его вырвало — конечно же, мимо кувшина, который Катон попытался подставить, подхватив с пола.
Глава шестнадцатая
— Похоже, я выставил себя сущим болваном, — простонал Макрон, сидя на койке и щурясь от света, падавшего в окно командирской казармы. — Катон, закрой эти хреновы ставни, а то свет меня прикончит!