Пророчество о сёстрах

— Мистер Милторп, мы должны найти список ключей. Вы слабеете… Мы не сумели разобрать ваши слова целиком. Вы можете повторить? Можете еще немного остаться с нами, мистер Милторп?

Мы в тишине ждем ответа, и наконец шепот слышен снова, настойчивей и тревожней, чем прежде.

— Тс-с-с… Он идет. Я… ухожу. Лия… ты должна найти список… они ключи. Слушай… Генри — все, что осталось от завесы. Мы… тебя, дочка. Мы… тебя.

И вот его уже нет. Ощущение присутствия сменяется ощущением пустоты. Комната, прежде казавшаяся совершенно обычной, теперь, лишившись тепла моего отца, словно бы опустела. Голова Сони падает на грудь, точно юная духовидица крепко заснула.

— Соня? Все закончилось. Можешь…

Но я не успеваю договорить фразу до конца. Голова Сони снова вздергивается, голубые глаза распахиваются, глядят прямо на меня, странная вибрация делается еще явственней, чем раньше. И голос, что нарушает тишину комнаты, принадлежит не Соне — но и не моему отцу.

— Опасную игру ты затеяла, госпожа.

Дрожь, точно капля дождя, прокатывается у меня по шее, сзади, и дальше, по всему позвоночнику. Глаза Сони остекленели, и я знаю: со мной говорит не она.

Я сажусь прямее, панически прикидывая наши шансы, однако стараясь выглядеть как можно хладнокровнее.

— Уходи. Тебе здесь не место.

— Ты ошибаешься. Почему ты не позволяешь мне пройти? Зачем тебе искать ключи, когда я могу дать тебе все, что ты пожелаешь? Призови меня, госпожа, и да воцарится Хаос!

Эти глаза завораживают, подчиняют меня себе — глаза Сони, но в то же время и не ее. Ужасно, но в то же время и захватывающе слышать жуткий голос, слетающий с тонких девичьих губ.

— Изыди, дух. Тебя не звали сюда.

Я пытаюсь говорить твердо, однако от присутствия зла, от сознания того, что я оказалась слишком близко к непостижимому, меня бросает в дрожь.

— Покуда ты не откроешь Врата, миру не бывать, — точно заклинание, выводят тысячи тихих, вкрадчивых голосов. — Открой Врата… Открой Врата… Открой…

Я отшатываюсь назад, тем самым разомкнув круг. Луиза выскакивает в центр, хватает Соню за плечи и трясет, трясет… трясет.

— Соня! Соня, очнись! Возвращайся!

Мольбы ее становятся все испуганнее и настойчивее, от тряски слова духов срываются с уст Сони дергано, исковеркано.

— Время пришло… Время воцариться Хаосу.

Тело Сони словно окоченевает, лицо искажается гримасой неприкрытого ужаса и боли. Она ничком валится на ковер. И когда духи отпускают ее, я тоже чувствую освобождение. Я на четвереньках ползу к ней, поднимаю ее голову с пола и кладу к себе на колени.

— О боже мой! О боже мой! — как заведенная твердит Луиза.

Сердце так колотится у меня в груди, что я не сразу могу говорить.

— Соня! Очнись! Возвращайся! — зову я, всей силой своего страха пытаясь привести ее обратно.

Я не осознаю, что мы больше не стараемся не шуметь. Все мирское словно бы отлетело куда-то прочь, а мы остались в замкнутом, огороженном пространстве моей спальни. И только когда дверь быстро открывается, а потом так же быстро закрывается снова, я понимаю, что мы, наверное, ведем себя слишком громко для дома, в котором все спят.

Слышны торопливые, но легкие шаги. Я едва успеваю понять, что это вошла тетя Вирджиния, как она уже склоняется над нами, быстро обегает взглядом наш разомкнутый круг, панику на лицах, лежащую на полу Соню — бледную, как смерть, с закрытыми глазами.

Тетя смотрит на меня. На лице ее начертана мука.

— Что вы наделали? О Лия! Что вы наделали?

22

— Голова раскалывается…

Соня лежит на кровати у окна, ее светлые волосы сияющей сетью раскинулись по подушке.

Я не могу придумать, что бы сказать, — ведь все это, безусловно, моя вина. Не заставь я Соню призывать отца, она бы не стала жертвой той жуткой призрачной твари.

— Ты… ты как? Ничего? — неуверенно спрашивает Луиза.

Я знаю, она тоже терзается мыслью, что можно говорить при тете Вирджинии, а чего нельзя.

Прежде чем отвечать, Соня берется руками за виски.

— Да. Да, уверена, мне скоро станет лучше.

Она тоже обходит осторожным молчанием то, чем мы занимались, когда тетя Вирджиния нас застала.

Однако тетя моя и не думает церемониться. Уверившись, что ее подопечная в добром здравии — или, по крайней мере, скоро будет в добром здравии, она выпрямляется во весь рост.

— Чем вы тут занимались? О чем только думали? Вы что, не знали, как опасны бывают Иномирья?

Мне ничего не остается, кроме как принять всю ответственность на себя — и ведь так оно на самом деле и есть.

— В этом я виновата. Я… я хотела поговорить с отцом. И уговорила Соню устроить спиритический сеанс… попытаться войти с ним в контакт.

На лице тети Вирджинии нет недоверия — лишь спокойное, даже обреченное смирение.

— Вы, вы все, просто не понимаете, с чем затеяли игру.

Она по очереди смотрит в глаза каждой из нас, даже Соне, которая под ее пылающим взглядом ежится, как от яркого солнца при мигрени.

Я делаю шаг вперед, в крови закипает гнев.