Этот некто появился поблизости так, что Гай его даже не заметил. Некто терпеливо дожидался пробуждения командира. Видел его спящим, беззащитным и даже, быть может, разговаривающим в забытьи. И самое неприятное — этот некто был Гаю хорошо знаком, несмотря на простую одежду и отчаянные попытки обрести самые что ни на есть простецкие манеры.
— Адобекк, — пробормотал Гай. — Это ведь вы? Господин Адобекк. Да?
— Да, — сказал Адобекк, даже не наслаждаясь произведенным эффектом, настолько он был раздосадован тем обстоятельством, что ради этого разговора ему пришлось проделать долгий и утомительный путь. — Это действительно я. А это действительно вы, ваше высо…
— Меня зовут Гай, — оборвал командир отряда наемников.
— Угу. Ваше полное имя — Гайфье, не так ли? Я сразу догадался.
Гай тяжело вздохнул, стряхивая с себя остатки сна.
— Мне позвать моих людей и убить вас?
— А что, вы можете это сделать? — Адобекк прищурился.
— Могу.
— А хотите?
— Вот это вопрос! — Гай наконец улыбнулся. — Знаете, господин Адобекк, кажется, впервые в жизни я по-настоящему могу сделать то, что по-настоящему хочу.
— Да бросьте вы! — Адобекк махнул рукой. — Оставьте эти глупости для кого-нибудь более впечатлительного. Сколько я вас помню, вечно вы делали только то, что хотели. Мать избаловала вас. Был бы жив ваш отец, многое происходило бы совершенно иначе.
— Как вы меня нашли? — спросил Гай. И вдруг почувствовал, что ужасно проголодался. — Давайте сперва поедим, — предложил он. — За завтраком и поговорим. Хорошо?
— Солдатская каша из общего котла, — вздохнул Адобекк. — И мне еще говорят, что быть придворным интриганом — занятие для изнеженных бездельников!
— Я принесу. Посидите здесь.
Гай вскочил и умчался. Адобекк проводил его глазами, старательно скрывая огромное облегчение, которое охватило его при виде Талиессина, живого и невредимого. И даже как будто процветающего. Это требовалось осмыслить и обратить себе на пользу. Точнее — на пользу королевства. Адобекк был из числа тех дворцовых интриганов старой закваски, кто не отделял собственную выгоду от государственной — и далеко не всегда это шло в ущерб государству.
Деньги, полученные от Гая, позволили Софиру и Ингалоре добраться до столицы без задержек: им не приходилось по пути останавливаться, чтобы заработать пару грошей выступлениями на рыночной площади какого-нибудь городка. Идея ехать прямо в столицу принадлежала Ингалоре; Софир склонялся к возвращению в Изиохон, в «Тигровую крысу». Он приводил довольно веские доводы в пользу именно такого решения:
— Лебовера всегда общался с Адобекком лично, а нас держал в стороне от своих тайных дел.
— Ну да, в стороне, — кивнула Ингалора. — То-то отправил в самое пекло. Заметь: недрогнувшей рукой.
— Слишком многое сейчас решается, Ингалора, — веско произнес Софир. — Мы не можем осуждать его. Он всегда заботился о нас.
— Я не говорю, что не заботился… — Она вздохнула. — Ты же сам признаешь, что события слишком важны. Если мы будем ездить взад-вперед, то потеряем время.
— Ты принимаешь события чересчур близко к сердцу.
— Тебе так хочется видеть на троне Вейенто?
— Чем же плох Вейенто? Если отвлечься от того, что он беспринципный интриган… — поспешно добавил Софир, видя, как сверкнули глаза его подруги. — В конце концов, Адобекк — тоже беспринципный и тоже интриган.
— Хорошо, спрошу иначе. — Ингалора прищурилась, и Софир обреченно понял, что сейчас она приведет довод, против которого он возразить не сможет. — Тебе хочется видеть королеву и Талиессина мертвыми?
— Нет, — сказал Софир.
— Едем в столицу.
— Погоди. — Он схватил ее за руку. — Ты уверена, что Адобекк станет с нами разговаривать? А если он попросту выгонит нас? Придется ехать в Изиохон, рассказывать обо всем Лебовере, а пока до Адобекка доберется сам Лебовера — пройдет еще больше времени.
— Я ни в чем не уверена, кроме одного: мы должны спешить. Хочешь — разделимся? Ты поедешь к Лебовере, а я — к Адобекку.
— Нет, — сказал Софир, сдаваясь. — Едем вместе. Я тебе не доверяю.
— Почему? — возмутилась Ингалора.
— Ты слишком влюбчива.
После горных областей герцогства зеленые равнины утешали и радовали глаз. Дорога больше не казалась бесконечно длинной, каждый ее поворот приносил какое-нибудь новое роскошное зрелище: мельницу на холме, блестящую ленту ручья, пышный сад, так и норовящий выломиться за пределы старой каменной ограды.
— Странно подумать, что где-то есть деревни, где крестьяне бунтуют, — удивленно говорил Софир.
Ингалора не отвечала. Думала о чем-то своем: плавала в грезах, сочиняла танцы.
Только на подходах к столице девушка стала проявлять беспокойство, и, когда они с Софиром уже прошли ворота внешней, шестой стены, Ингалора призналась:
— Ты знаешь, Софир, боюсь я что-то идти вот так прямо к Адобекку. Как бы он нас не выгнал. Все-таки знатный вельможа. А мы кто такие? К тому же он никогда нас в лицо не видел.
— Видел — на выступлениях, — попытался утешить ее Софир.
Она отмахнулась.
— Мы были тогда в гриме, в костюмах. Он нас не запомнил.
Софир остановился посреди улицы.