Прорицатель

— Южная окраина леса Тверси, — твёрдо сказал Пиарт. — Ближайший к нам крест на карте.

Они тронули лошадей и некоторое время ехали молча. Луна вяло освещала дорогу, периодически скрываясь за облаками. Оставляя за собой башни Академии, Пиарт чувствовал, будто внутри него что-то рвётся — и одновременно испытывал нечто пьянящее. Лишь когда показалась окраина Меертона, прорицатель спросил, оглянувшись:

— Почему именно Тверси? В чём Ваша догадка?

Что ж, сейчас или никогда. В конце концов, Пиарту не впервые приходится выставлять себя дураком перед этим невежественным юнцом, который мучается от собственных видений, лезет не в своё дело и рассуждает о вещах, которых не имеет права касаться.

— «Тот, кто пройдёт через огонь», — процитировал он, пытаясь приноровиться к конскому бегу и отсутствию почвы под ногами. — Думаю, огонь мы найдём под этим крестом.

— И что Вы поняли под огнём?

— Это должно быть что-то, находящееся исключительно в этом месте, — осторожно начал Пиарт.

— Логично.

— А среди окрестностей оно знаменито для меня одним. Не смейтесь, но там очень много брусники.

Смеяться Меидир не стал, однако Пиарт порадовался, что не видит в темноте выражения его лица.

— Брусники?

— Брусники. Ярко-алая кислая ягода.

— Я знаю, что такое брусника... Пиарт, Вы ботаник. Я ценю Ваши знания, но мы не можем на них зацикливаться. Время дорого. На рассвете Ректор хватится нас, каковы бы ни были его намерения.

— Вы правы. Но...

— И как Вы истолкуете остальное? Умереть...

— Что-нибудь ядовитое.

— Возродиться...

— Что-то лекарственное.

— Ключ?

— А вот это загадка, — признал Пиарт. — Но вспомните, что над ней бился и Карлиос. Он тоже изучал ботанику, господин Меидир, и для него растения были чем-то большим, чем просто...

— Но не он придумал эту формулу, он только её переписал, — терпеливо, как ребёнку, возразил ему колдун. — Я не верю, что древние волшебники, говоря «пройти через огонь», имели в виду банальную бруснику...

Пиарт покачал головой. Как ему объяснить? Некоторые вещи просто невозможно понять в таком возрасте. Понять, как сладостно возиться в земле — чёрной и жирной, а потом принимать от неё плоды своих трудов. Услышать, что шепчет на ветру трепетная тощая осинка. Касаться лепестков кувшинки так, как касался бы щеки возлюбленной. Полдня пробродить по лесу, а потом уткнуться лбом в красноватое чрево корявой сосны, безмолвно рассказывая ей о своей боли за себя и за всё вокруг.

Он не поймёт. А Карлиос понимал. Карлиос — с его чётким, дисциплинированным, совсем не поэтическим и не юным умом.

ГЛАВА XIV

«Мы плакали, пришедши в мир.

Но это представление с шутами. -

Какая шляпа славная!..»

(У. Шекспир «Король Лир». Пер. Б. Пастернака)

Барабаны били с утра до вечера — огромные, обтянутые воловьей кожей. Глухое биение проникало в рагнарскую резиденцию сквозь резные колонны и уникальную полупрозрачную крышу из кристаллов. Простой люд толкался на площадях и улицах в ожидании зрелища. Тысячи молодых рабынь — в основном пленных — извивались в танцах в честь правителя. В фонтанах плавали розовые лепестки; повара трудились не покладая рук; жрецы в храмах взывали к покровительству духов, закалывая ягнят и поджигая благовонные травы.

Бачхара ждала своего рагнара. Казалось, что весь Рагнарат замер, глядя на него с немым вопросом — а что дальше? Что несёт мне твоя дерзость, узурпатор, и до каких пор она протянется

* * *

Кнеша лениво растянулся на шёлковых подушках, думая обо всём сразу и ни о чём. Наступил один из тех моментов, когда ему требовалось одиночество. Вообще же, будучи человеком открытым, весёлым и лёгким на подъём, Кнеша редко нуждался в уединении. Он не отказывал себе в радостях жизни (никогда, впрочем, не превышая тех пределов, которые сам себе поставил), не любил унывать и с радостью пускался в любые авантюры. Ему было необходимо общество — хотя бы для того, чтобы посмеяться над окружающими, которых он обычно находил чрезвычайно забавными. Ему нравилось находить новые и сложные пути, выстраивать запутанные комбинации, а потом смотреть, что получится. Смотреть, как отреагируют участники его сценариев.

По крайней мере, такова была часть его натуры. Но у всего в мире есть две стороны.

И на своей теневой стороне Кнеша всегда был совершенно один. Эта тень смывала его улыбку или делала её горькой. Эта тень обнажала то, что он и так давно знал: Мироздание безумно, а с ним вместе безумен он сам. Кнеша слишком хорошо знал себя и считал, что в этом и состоит его трагедия. Человек, однажды заглянувший в бездну, уже не сможет безмятежно наблюдать за бегом облаков или полётом бабочки. Он может сколько угодно создавать видимость, наслаждаясь своей изобретательностью, но бездна снова и снова будет являться ему во снах. Бездна, полная огня и темноты, боли и страсти.