Пропущенный вызов

– Лично я вижу вас впервые, мадам, – сказал Зиганшин развязно, – но если действия моих коллег показались вам обидными, прошу прощения.

Лиза потупилась, чтобы скрыть улыбку. Вдова Кривицкого из той многочисленной категории людей, которым главное – назначить виноватого, причем в поисках этого самого виноватого они обычно путают причину со следствием. Заболел – виноваты врачи, умер – виноваты они же, убит – виноваты полицейские. А то, что врачи и полицейские появляются уже после того, как человек заболел или убит, это мелочь, которой вполне можно пренебречь.

Вдова тихо застонала и поморщилась так, будто у нее заболели зубы, но Лиза поняла, что это должно выражать боль утраты. Странно, после смерти Шишкина едва прошло девять дней, но его жена нашла в себе силы быть приветливой с непрошеными гостями, а тут уже полгода минуло, а какие страдания!

– Я смирилась, что мой муж пал жертвой сумасшедшего, которые благодаря вашему наплевательскому отношению к работе спокойно разгуливают по улицам! Да, мне было нелегко это принять, но я смирилась! А теперь, когда я только начала возвращаться к жизни, вы бесцеремонно вламываетесь в мой дом и пытаетесь нанести мне новую рану!

– Помилуйте, как же бесцеремонно… – развел руками Зиганшин, – я позвонил, договорился о встрече в удобное для вас время.

Кривицкая фыркнула:

– А что было бы, если бы я отказалась? Вы бы или повесткой меня вызвали, или вломились с ОМОНом, но не оставили бы в покое!

– Напротив, – сказал Зиганшин, поднимаясь, – вам достаточно было заявить о своем нежелании говорить с нами, и мы бы вас не потревожили. Примите наши соболезнования, простите, что так вышло. Пойдемте, Елизавета Алексеевна.

– Она бы нам ничего толкового все равно не сообщила, – Мстислав Юрьевич подсадил Лизу в высокую кабину своего джипа, – а три часа любоваться, как она несет тяжелую утрату, мне неохота.

Лиза кивнула. Когда «менты – козлы», родственник автоматически ангел, и если у милейшего Кривицкого были какие-то грешки, вдова ни за что не признается.

– Или она психопатка, или что-то скрывает.

– А вернее всего и то и другое, – хмыкнул начкрим, – ну ничего, мы ей порвали шаблон своим безропотным уходом, она-то настроилась, что мы будем выкручивать ей руки и вообще пытать, а мы взяли и свалили. Почему? Непонятно! Может, мы и так все знаем? В следующий раз я ее действительно вызову повесткой, и она мне все выложит еще до того, как я задам первый вопрос. Слушай, может, заедем еще к мамаше Скролибовского? Так сказать, разом окучим психопаток?

В Скролибовской не было той аристократической тонкости, которой щеголяла вдова Кривицкого, ее агрессия просто и незатейливо выливалась через край. Лиза еще раз поблагодарила случай, который заставил Зиганшина надеть форму. Наверное, единственным, что удержало женщину от рукоприкладства, был вид его погон.

Женщина в точности соответствовала описанию Чернышева: рыхлая, неухоженная, в засаленном халате, она не пустила их в квартиру, но в открытую дверь Лиза увидела картину запущенного жилища. Что ж, неудивительно, горе на всех действует по-разному, кто-то перестает следить за собой, разводит беспорядок в доме и потихоньку опускается.

Стоя на лестничной клетке, Скролибовская орала стандартный текст о ментовском произволе, Лиза слышала эту риторику миллион раз.

«Какие разные судьбы и какая одинаковая реакция, – меланхолически думала она, – Скролибовская обычная баба из социальных низов, Кривицкая – образованная интеллигентка с претензией на аристократизм, а жизненное кредо одно – все кругом виноваты, кроме меня. А Оксана Карпенко и Эмилия Шишкина? Тоже совершенно разное социальное положение, а какое чувство собственного достоинства…»

К сожалению, тут они не могли развернуться и уйти, как у Кривицкой, чтобы получить информацию у других источников. В сущности, их интересовал только один вопрос – звонил ли неизвестный с предупреждением о психическом заболевании, как Оксане Карпенко, и только мамаша Скролибовского могла дать на него ответ.

Вот и пришлось выслушать все клише, а потом, когда женщина устала кричать, Зиганшин сказал, что они проверяют работу следователей, стало быть, наоборот, действуют в интересах ее сына.

Скролибовская недоверчиво взглянула на него, а Зиганшин, не краснея, продолжал врать. Мол, есть основания думать, что следствие проведено предвзято, и он выведет всех на чистую воду.

На всякий случай Лиза завела руки за спину и сделала пальцы крестиком.

Благодаря чудовищной лжи начкрима удалось выяснить, что Скролибовской тоже звонил неизвестный, но в отличие от Карпенко звонил два раза.

Женщина уже плохо помнила детали, потому что разговор с «какой-то сволочью» состоялся примерно за полгода до убийства Кривицкого, может быть, больше, а может, меньше. Но что было два звонка, это совершенно точно, ибо она только отошла от негодования, вызванного первым разговором, как «этот ублюдок» объявился снова и очень был недоволен и даже удивлен, когда его послали на три буквы.