Проповедник

— Благодаря анализу крови, который они взяли у нас вчера. Они сравнили его кровь с тем, что оставил преступник на теле, и совпадений не нашли.

— Ведь я им об этом говорил, я им сразу сказал об этом, — сказал Габриэль с торжеством, чувствуя явное облегчение. — Но давай принесем шампанское, Лаине, и отпразднуем. Я не понимаю, почему ты сидишь такая мрачная.

Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.

— Потому что они провели анализ и твоей крови тоже.

— Но я думаю, она вряд ли совпала, — сказал Габриэль и засмеялся.

— Нет, с убийцей нет, но… с кровью Якоба тоже нет.

— Это как? Что ты хочешь сказать? Как так не совпала? Каким образом?

— Они узнали, что ты не отец Якоба.

Такая тишина бывает только после взрыва. Габриэль случайно посмотрел на свое отражение в зеркале и больше смотреть не захотел. Он увидел там какую-то совершенно незнакомую физиономию с раскрытым ртом, выпученными глазами, которые пялились на него из зеркала, не отводя взгляда. Лаине выглядела так, словно все скорби мира свалились с ее плеч, и в ее лице появилась какая-то просветленность. Он подумал, что это от облегчения. Его тут же поразила мысль о том, насколько тяжело, должно быть, столько лет хранить в себе такую тайну. Но потом его охватила злоба.

— Что за дерьмо ты несешь? — крикнул он.

Лаине вздрогнула.

— Они правы, не ты отец Якоба.

— Ну и что за мразь тогда отличилась?

Тишина. Правда медленно доходила до сознания Габриэля. Он откинулся на спинку стула и прошептал:

— Йоханнес.

Лаине не пришлось ничего объяснять. Габриэль проклинал свою собственную тупость, для него внезапно все стало ясно как божий день. Как он только раньше этого не видел: переглядывания украдкой, ощущение, что кто-то побывал в доме в его отсутствие, почти портретное сходство Якоба и брата.

— Но почему?..

— Ты имеешь в виду, почему я сошлась с Йоханнесом? — спросила Лаине холодным, металлическим голосом. — Потому что он был всем тем, кем ты не был. Я всегда стояла у тебя на втором плане, как что-то второстепенное. Жена, которую ты выбрал из практических соображений, жена, которая должна знать свое место и следить за тем, чтобы твоя жизнь шла без сучка без задоринки. Все должно быть организовано, логично, рационально — и безжизненно.

Ее голос стал мягче.

— Йоханнеса никогда и никто не мог заставить делать то, чего он не хотел. Он ненавидел, когда сам этого хотел, он любил, кого хотел, и жил, как хотел. Сойтись с Йоханнесом — то же самое, что столкнуться со стихией. И он действительно меня видел, замечал меня, а не просто проходил мимо, направляясь на следующую деловую встречу. В каждое свидание с ним я словно умирала и рождалась заново.

Габриэль содрогнулся, услышав такую страсть в голосе Лаине. Потом она продолжала более трезвым голосом:

— Мне искренне жаль, что я обманывала тебя все эти годы, но я делала это в первую очередь ради сына и от всего сердца приношу тебе извинения. Но я не собираюсь молить тебя о прощении за то, что любила Йоханнеса.

Она импульсивно потянулась вперед и накрыла ладонью руку Габриэля. Он удержался от желания выдернуть руку, она безжизненно лежала на столе.

— Ты упустил столько возможностей, Габриэль: у вас с Йоханнесом гораздо больше общего, чем ты думаешь. Но ты никогда не позволял этому проявляться. Мы бы с тобой могли так хорошо жить вместе, и я бы любила тебя. В конечном итоге, несмотря ни на что, так это и вышло, но я знаю тебя достаточно хорошо для того, чтобы понимать, что ты больше никогда не позволишь мне любить себя.

Габриэль ничего не ответил — он знал, что Лаине права. Всю свою жизнь он старался выбраться из тени своего брата, и Лаине ударила его по самому больному месту. Он вспомнил ночи, которые они с Лаине проводили в больнице у кровати сына: тогда ему хотелось остаться с ним одному, чтобы возле себя Якоб видел только его и чтобы сын понял, насколько ненужными и посторонними, включая Лаине, были все остальные. Габриэль жаждал стать единственным, в ком Якоб нуждался. Их двое против всех остальных. Его самого страшила пугающая ясность этой мысли, а на самом деле он стал Черным Петером.[28] Это Йоханнес обладал правом сидеть возле Якоба, держать его руку и повторять ему, что все будет хорошо и все образуется, и Эфроим, спасший Якобу жизнь. Эфроим и Йоханнес — вечная парочка, в которой Габриэлю никогда не находилось места. А теперь с этим уже ничего поделать нельзя.

— А Линда? — Он знал ответ, но все равно спросил, хотя бы просто для того, чтобы уколоть Лаине.

Она лишь усмехнулась.

— Линда — твоя дочь. В этом нет никаких сомнений. Йоханнес — единственный мужчина, который у меня был за все годы, пока мы с тобой женаты, и сейчас мне за это придется расплачиваться. Я это помню, принимая во внимание обстоятельства.

Габриэля больше занимал другой вопрос.

— Якоб знает?

— Якоб знает.

Она поднялась, грустно посмотрела на Габриэля и тихо сказала:

— Я сегодня же соберу вещи, к вечеру меня здесь не будет.

Габриэль не стал спрашивать, куда она поедет, это не играло никакой роли. Теперь ничто не играло никакой роли.