Проповедник

Все молчали, и он продолжал:

— Во-первых, у нас есть свидетельство, хотя и из сомнительного источника, согласно которому Таня приходила в Вестергорден перед самым своим исчезновением. Во-вторых, ДНК спермы, обнаруженной на Танином теле, указывает на кого-то из родственников Йоханнеса. И в-третьих: мешки с удобрением украдены из хозяйства, которое буквально примыкает к Вестергордену. По-моему, этого вполне достаточно для того, чтобы, как мне кажется, доставить его сюда в участок и побеседовать, а пока он будет здесь, хорошенечко обыскать его владения.

По-прежнему никто не произнес ни слова, и Мартин продолжил свою аргументацию:

— Ты сам, Патрик, сказал, что нам надо торопиться. Мы ничего не потеряем, если осмотримся у него в хозяйстве и слегка нажмем на самого Якоба. А вот если мы ничего не будем делать, тогда и можем все потерять. Конечно, у нас появится ясность после того, как мы возьмем все анализы и сравним ДНК, но мы не можем сейчас просто сидеть и плевать в потолок. Мы обязаны действовать.

В конце концов Патрик взял слово и сказал:

— Мартин прав. У нас достаточно оснований для того, чтобы побеседовать с Якобом. И будет совсем не лишним посмотреть, что и как в Вестергордене. Вот что мы сделаем. Мы с Ёстой едем и забираем Якоба. Мартин, ты связываешься с Уддеваллой и вызываешь подкрепление для проведения обыска в Вестергордене. Попроси Мелльберга помочь, чтобы поскорее получить разрешение. Но обязательно проследи за тем, чтобы в ордере был указан не только дом, но и все строения вокруг. Если возникнут какие-нибудь сложности или неожиданности, связывайтесь с Анникой. О'кей? Что-нибудь не ясно?

— Да, а что мы будем делать с анализом крови? — спросил Мартин.

— Вот черт, совсем из головы вылетело. Кто же этим займется? Впору клонированием заниматься. Мартин, может быть, ты сможешь? Конечно, если получишь помощь из Уддеваллы.

Мартин кивнул.

— Хорошо, тогда позвони в поликлинику Фьельбаки и возьми оттуда кого-нибудь, кто сможет взять кровь. И сто раз проверь, правильно ли помечены все образцы, а потом дуй к Петерсену шустро, как монах за шлюхой. Ну, вроде все, поехали. И не забывайте, почему мы вынуждены торопиться.

— А мне что делать? — спросил Эрнст, увидев для себя шанс реабилитироваться.

— Ты остаешься здесь, — сказал Патрик, не тратя лишних слов на дискуссию.

Эрнст был очень недоволен, но он знал, когда надо сидеть тихо. Он обязательно переговорит с глазу на глаз с Мелльбергом, когда все это закончится. «Так плохо дела никогда еще не шли, — подумал Эрнст. — Но я ведь всего-навсего человек, что ж, я ошибиться не могу?»

У Мариты щемило сердце. Молитвенное собрание на открытом воздухе было чудесным, как всегда. А в самом центре стоял ее Якоб. Прямой, сильный, он уверенным голосом возглашал слово Божие. Пришло очень много людей — в первую очередь большинство тех, кто жил и работал в коммуне. Большинство, но не все, потому что часть еще не увидела Божественного света и блуждала во тьме. Но сейчас здесь собралась по крайней мере сотня верующих. Они сидели на траве, устремив взгляды на Якоба, который стоял на своем обычном месте на скале, повернувшись спиной к морю. Вокруг росли березы — высокие, пышные, они давали тень, такую желанную в сильную жару, — и шелестели листьями. Казалось, что они аккомпанируют мелодичному голосу Якоба. Иногда она с трудом верила своему счастью, что мужчина, на которого все смотрели с обожанием в глазах, выбрал именно ее.

Когда Марита встретила Якоба, ей едва исполнилось семнадцать лет, ему минуло двадцать три. И о нем уже говорили в округе как о сильном, заметном человеке. Частично своей репутацией он был обязан дедушке, тень славы которого падала и на него самого, но по большей части он заслужил свою известность сам. Мягкость и сила — довольно редкое сочетание, которое наделяло Якоба притягательностью. И это чувствовали абсолютно все: и ее родители, да и, конечно, она. Они долго жили рядом с общиной и никогда не пропускали ни одной проповеди. Еще даже до начала самой первой службы, которую должен был вести Якоб Хульт, у нее все переворачивалось внутри от предчувствия чего-то очень значительного, и так это и оказалось. Марита не могла отвести глаз от Якоба. Она смотрела на его губы, из которых легко, как бежит по лесу ручеек, текли слова Господа. Когда их взгляды начали встречаться, она стала посылать молчаливые просьбы, горячие молитвы Богу. Она, которая всегда знала, что никогда нельзя молить о чем-то для себя, просила Бога о таком мирском и земном — о мужчине. Но она не могла остановиться. Она чувствовала, как греховное тепло начинало растекаться по ее телу, и все же продолжала смотреть на него и просила, просила до тех пор, пока не поняла, что он все чаще смотрит на нее.