Пропавший

– Умоляете меня? Разве вы не помните, что я сказал вам недавно в подвале? Что мы не будем слушать ваши вопли и мольбы о пощаде. А что вы на это ответили? Вы сказали, что не боитесь меня, что мое время прошло. Ну и как, Лена? Вы по-прежнему так считаете? Признайтесь честно!

Она затрясла головой.

– Выгляньте в окошко. – Он взялся за цепь, к которой были прикованы ее наручники, и подтянул ее вплотную к окну. – Что вы там видите? То, что лежит на поверхности, как я вам и говорил. Свою дочь на площадке, мамаш с детьми, людей, идущих на очередную демонстрацию. – Он указал на переходящую через дорогу группу молодых людей с самодельными плакатами. – Посмотрите на то, что видно на поверхности.

Он отпустил цепь, и она, рыдая, приникла лицом к окошку.

– Вы уже тут барахтаетесь, намочив штаны. – Он кивнул на ее шерстяные колготки, на которых с внутренней стороны протянулись темные потеки. – А вы еще не видели наших подвалов. Что, если я решу поместить вас в резиновую камеру, где вас оставят в темноте привязанную к кровати, чтобы вы не могли причинить себе вреда?

– Я молю вас… отпустите меня, ради Ренаты!

Он отрицательно покачал головой:

– К счастью для Ренаты, у нас существуют приюты для таких детей, которые по вине преступных родителей остались без присмотра. К счастью, наше государство милосердно и берет на себя заботу о беспризорных детях.

– Не наказывайте ее, она ни в чем не виновата!

– Это вы ее обрекли на такую участь.

Хауссер придвинулся к окну и выглянул на детскую площадку. В дальнем углу он увидел идущую по бревну Ренату.

– К счастью, она еще в том возрасте, когда вполне может забыть родителей. Предавшую ее мать.

Лену вырвало, и она запачкала себе подбородок и светлую куртку.

– Поглядите на себя, какая вы слабая! – Хауссер расстегнул на ней наручники, и она опустилась на пол в собственные нечистоты.

– Умоляю вас! Я сделаю все, что вы скажете! – Она подползла к нему и обняла его ноги.

Он взглянул на нее сверху, но не попытался высвободиться из ее объятий:

– Ты выступишь на суде свидетельницей обвинения против своего мужа Кристофа Шумана?

– Да.

– Будешь помогать следствию в раскрытии его преступной антигосударственной деятельности?

– Да.

– Как я могу быть уверенным, что ты говоришь правду, Лена? Посмотри на меня! Как я могу быть уверенным, что ты не обещаешь это только для того, чтобы я тебя выпустил, а потом не сбежишь вместе с дочерью?

– Я обещаю помогать, я клянусь, клянусь жизнью дочери и своей!

– Чем ты можешь окончательно убедить меня в своей… лояльности? – спросил он, мельком взглянув на ее руку, но этого было достаточно для того, чтобы она начала гладить и ласкать его ногу.

– Я… я… лояльна…

– Я помню, как ты называла меня жалким, одиноким человечком.

– Простите! Я так не думала. Это я от страха и злости.

– Ну а если я скажу, что насчет одиночества ты была права? Кто меня от него избавит? Кто вознаградит меня за великодушие, проявленное мной, когда ты оказалась в таком сложном положении?

Она отерла губы и подползла ближе:

– Это я – я тебя вознагражу.

– Дашь мне целовать свои сахарные губки? Будешь называть меня в постели миленьким муженьком?

– Да, да… миленький муженек! – Кивая, она расстегнула у него молнию.

Хауссер не сразу убрал ее руку. Он открыл дверь, и в машину вместе с хлынувшим потоком свежего воздуха ворвался шум улицы и детские голоса с площадки.

– До скорого, Лена! Очень скорого.

Лена как прибитая выползла наружу. Он смотрел, как она неуклюже побежала к площадке и скрылась за оголенными деревьями.

* * *

По крыше телефона-автомата барабанил дождь, сквозь запотевшие стекла внутренность кабинки то и дело освещали яркие огни автомобильных фар проезжающих по Шёнхаузер-алле машин. Прислонившись к стенке, Хауссер нашел несколько подходящих монет, опустил их в щелку автомата и набрал номер. Он был слегка под хмельком, но вполне в пределах допустимого. Весь день он до самого вечера наблюдал за Шуманами через камеру, которая находилась у них в гостиной. Он пил наравне с Леной, а та подливала себе вермута все время, пока не вернулся с работы Кристоф. Она держала себя в руках и ничего не рассказала о своем утреннем приключении, и Кристоф не заметил в ней ничего необычного, что говорило не столько о ее актерском таланте, сколько о его невнимательности.

– Шуман слушает, – раздался в телефонной трубке голос Кристофа.

Хауссер поднес свой маленький диктофон к трубке и нажал кнопку.

– Алло? – нетерпеливо спросил Кристоф.

И из темного телефонного аппарата в ухо Кристофу зазвучали слова Лены, в которых она соглашалась свидетельствовать против него… назовешь меня миленьким муженьком?.. Да, да, миленький муженек.

47

Кристиансхавн, апрель 2014 года