Пропавшие в Стране Страха

– Вот! И вы все тоже подумайте – может, ерунда все это? А? Мы вот с Виком сюда попали сами, мы не больные, мы со стороны видим, правда, Вик? И вы нам больными не кажетесь! Вы вспомните, как мы недавно в тоннеле шли – хоть кто-нибудь о своей фобии вспомнил? Нет! Потому, что не до этого было! Потому, что все хотели на свободу. То есть если кто хочет на свободу, ему болеть некогда. Если он вообще болеет, в чем я сильно сомневаюсь! – заключил Ник, и Вик невольно залюбовался братом, поражаясь тому, как быстро тот научился гладко и грамотно излагать свои мысли.

Полковник, Антон, страбыты и страбынеты отнеслись к аргументам Ника с полным уважением. Они задумались.

Действительно, все они привыкли к своим фобиям, к своим страхам, а может, они не такие уж и страшные? А может, их вообще нет?

Нет, правда, думал Сашка, так ли уж я боюсь быть не таким, как все, то есть все реальные, нормальные и конкретные пацаны? А вот взять, например, да и попробовать одеться так, как никто не одевается, и вести себя так, как никто не ведет, то есть АБСОЛЮТНО НОРМАЛЬНО? Что будет? Ну, посмеются, может быть. День будут смеяться, два, три. Ну, неделю. И все. Надоест. А главное – от этого я сам-то хуже не стану! Я же останусь таким, как я есть, ничего во мне не изменится!

Примерно так же думал и Пашка.

Анька лирично представила, что через пару лет она станет совсем взрослой – и зачем ей тогда лидеромания? Зачем быть первой для всех, если захочется быть первой для кого-то одного, кто ей понравится? Пока, увы, никто не понравился. Немного Вик, но – терпимо, без эмоций, так зачем ждать пару лет, если с лидероманией можно покончить уже сейчас?

Толстый Петька вспомнил, что на свете миллионы людей с достаточным весом, но не обижаются же они все, как дураки, с чего он вдруг стал обидофобом? Обижаться на самом деле страшно надоело. Уже как обязанность – не хочешь обижаться, а обижаешься. Глупость это все.

С этим мысленно был согласен Валерка, тоже обидофоб, хоть и не знал, что Петька думает на ту же тему.

Шустрик впервые откровенно сказал себе, что он псих. Как можно всерьез бояться, что не вырастешь? Все вырастают, и он вырастет. Ну, замедленное развитие, и что? Учитель истории говорил, что Наполеон был маленький. А адмирал Нельсон вообще лилипут. Это жизни не мешает. И почему я раньше этой простой вещи не понимал? – недоумевал Шустрик. И сам себе объяснил: понимал, конечно, просто заигрался в свою болезнь, как в игру. Защиту придумал: чтобы другие не тыкали пальцем – смотрите, какой маленький, он первый спешит объявить: да, я маленький! А зачем защищаться сильному человеку? В том же, что он сильный человек, Шустрик за последние дни не раз убеждался. Друзей из водяной пещеры помогал освободить? Помогал! В тоннеле упал и не разбился? Не разбился! Ну и все!

Эдька заглянул в будущее и увидел себя там окончательно взрослым мужчиной, главой семьи и отцом детей. Будет он их бояться? Нет. Будет он бояться казаться ребенком? Нет – потому что настоящему взрослому это и в голову не придет. Вон отец, ему за пятьдесят уже, а иногда дурачится, как маленький. Следовательно, детофобия не признак взрослости, а, наоборот, свидетельство не закончившейся детскости! И как он раньше об этом не догадался?

Васька-обманофоб, привыкший бояться обмана, признался себе, что бывает даже разочарован, когда его не обманывают. Это неправильно и неестественно. Это значит, что он привык к своей болезни. Так было однажды – когда у него болел зуб. Он болел сильно и долго, а потом вдруг прошел. Но через несколько минут Васька взял да и надавил на десну – и зуб взвыл опять. Но вскоре успокоился. Зачем он это сделал? Чтобы еще раз испытать боль? Нет, чтобы еще раз порадоваться, когда она будет проходить. Так пусть и эта дурацкая болезнь пройдет, а если по ней соскучишься, можно будет на время к ней вернуться. Чтобы тут же выздороветь и получить от этого удовольствие.

Димка, послушнофоб, чистофоб и бохопос, сначала не согласился с Ником: как это нет болезни, есть болезнь! Я никого не слушаюсь, мусорю вокруг себя и терпеть не могу чистоты, я боюсь совершить хороший поступок… Но! Но, подумал вдруг Димка, себя-то я слушаюсь, сам-то я грязной одежды, между прочим, носить не люблю и для себя хорошие поступки очень даже совершаю! Что это значит? Это значит, что для себя я, получается, не болен, а для других – болен? Но это же чистый идиотизм – болеть для других! – озарило Димку. И он почувствовал себя моментально и полностью выздоровевшим.

А Мишка-себяфоб подумал, что глупо бояться себя и своих мыслей, а надо просто отделять хорошие мысли от плохих и на хороших зацикливаться, а плохие игнорировать.

А Женька-девчонкофоб подумал, что глупо бояться девчонок, потому что на самом деле они давно уже ему нравятся, особенно некоторые – например, Анька.

А Лешка-учебофоб подумал, что глупо не учиться, потому что он очень хочет пойти в школу – соскучился, как ни странно, и еще глупее хотеть быть вором в законе, потому что они довольно рано погибают, а Лешка хочет жить долго.