Пропавшие в Эдеме

– Он такой: спасибо за информацию, Матаньяху. А я: ну хватит, пап, не говори, что тебе все равно. А он тем же спокойным тоном: как долго ты об этом знаешь? Я говорю: две недели. А он: ты долго носил это в себе, сынок. Хорошо, что решил поделиться. Хорошо, что у тебя с души это свалилось. Я спросил его: что ты теперь будешь делать? Поговоришь с мамой? А он: давай выносить пакеты из багажника. И вышел из машины. И, как всегда, понес большую часть пакетов сам. А потом, за ужином, я смотрел на него, искал знаки. Но он вел себя как обычно, правда?

– Да.

– Даже сказал «слово атеиста».

– Да.

– Тогда я подумал, что, наверное, ошибся. Что, может, ты сама ему давно рассказала. Не знаю. Я слышал, бывает, что пары… договариваются там по-всякому…

– Бывает.

– Короче, я пошел спокойно спать. А потом, когда он пропал…

– Ты связал эти две вещи.

Он кивнул и затянулся. И выдохнул кольца дыма, которые были похожи на вопросительные знаки.

Мне захотелось погладить его по голове, но я не знала, как он это воспримет. Поэтому я удержалась.

А он сказал:

– Я все еще надеюсь, мам, что он просто ушел, как Форрест Гамп.

– Хотелось бы, – вздохнула я.

– А поскольку у него отросла борода, его никто не узнает. Однажды он просто позвонит из какой-нибудь дыры в Австралии и скажет, что все…

– Цель достигнута, ноги болят больше, чем сердце.

– Точно.

– Не уверена, что так будет, Матани.

– Я знаю, но мечтать же можно. Разве нет, мам?

– Мечтать нужно.

Матан попросил еще сигарету. Я дала. Когда-нибудь надо сказать ему, чтобы не переусердствовал. Когда-нибудь надо поговорить с ним про этот кетамин. Когда-нибудь надо ему сказать, что от него он может умереть. Но не сейчас. Сейчас надо прикусить язык. Потому что все слишком хрупко. Потому что он прощупывает меня. Одно неверное слово, одна усмешка не к месту – и он снова спрячется в свою раковину.

– Короче, – он раздавил еще один окурок, – когда я разговаривал с Богом…

– Внутренним.

– Внутренним, да, я понял, что сердился на тебя, потому что на самом деле сердился на себя. Я обвинял тебя, потому что на самом деле обвинял себя.

Передо мной промелькнули картинки: Офер отказывается взять дольку апельсина, которую я ему предлагаю. Офер кладет руку мне на плечо, когда я говорю, что меня тошнит от запаха из очистных сооружений, и его прикосновение немного давит, оно тяжелее, чем обычно. И вдруг он берет меня за руку. Почему он шел со мной за руку, после того как Матан рассказал ему про Дана? Может быть, уже знал, что это последний раз, когда мы гуляем по плантациям, и хотел, чтобы финал был красивым? Стремление к красивому финалу – в духе Офера. Даже когда он увольнял сотрудников, он заранее подыскивал им другую работу.

– Не обвиняй себя, Матани.

– Легко сказать.

– Пока мы не знаем, что случилось, нет смысла искать виноватых. Что, если это был теракт? Что, если у кого-то имелись с ним счеты?

– Ты думаешь, так и было?

– Я не знаю, как было. Но могу сказать тебе, что то, что говорит полиция, у меня не вяжется с тем, каким мы знаем папу. Может быть, он переживал не лучшее время. Может, он и правда был возмущен тем, что… ты ему рассказал. Но я не верю, что он… сам сделал с собой что-нибудь. Если так, почему не нашли тело?

– Хай, – сказала у нас за спиной Ори. – Доброе утро.

– Как дела, жираф? – спросил Матан.

– Как дела, дельфин? – спросила она в ответ.

– Ты в этой пижаме толстая, – сказал он.

– А ты от этой сигареты вонючий, – сказала она.

Я подумала: надо же, то, что я раньше терпеть не могла, – их обмены колкостями – теперь меня радует.

* * *

В субботу я проснулась поздно, дом уже наполнился аппетитными запахами из кухни.

Мужчина в черных шортах и белоснежной футболке стоял у плиты спиной ко мне.

Затылок – затылок Офера. Из рукавов футболки видны бицепсы – такие как у Офера. И выступающие лопатки – точь-в-точь как у Офера в молодости.

– Я тебе помогу? – спросила я Матана.

– Может, наоборот? – ответил он и слегка повернулся ко мне с полуулыбкой. Первая полуулыбка за год.

Я села почитать субботние приложения к газете. Оферу нравилось получать настоящую газету, на бумаге, которую по утрам разносят по домам, и читать ее, попивая финиковый кофе. Я не смогла отменить подписку – это означало бы признать то, что я не готова была признавать, – но в последний год газету не читала и сейчас скользила взглядом по буквам, не вдумываясь, а мысли мои крутились вокруг того, что надо поговорить с Матаном о его планах. Понять, возвращается он в интернат или нет.

Тем временем проснулась Ори. Пришла в кухню на запах.

– Я тебе помогу? – спросила она Матана.

– Может, наоборот? – ответил он.

Шакшука была точно такого же вкуса, какой получался у Офера. Не почти. Не около того. Не приблизительно. Точно такого же. «Надо знать, сколько аджики класть», – ответил Матан на вопрос, который Ори не решилась задать вслух, чтобы не обижать меня.

После еды Ори достала альбомы. И включила ноутбук. И сказала:

– Мам, мы с дельфином решили еще раз пройтись по всем фотографиям и рассказам. Может, у него случится озарение, которое не посетило нас с тобой. Присоединишься?