Пропавшие в Эдеме

Сообщения были написаны якобы женщиной, которая в прошлом пострадала от переменчивых пристрастий доктора Денкера, а теперь из женской солидарности пытается уберечь Лиат от похожей судьбы. И между шпильками в адрес Денкера я не забывал вставлять комплименты Лиат:

Держитесь подальше от доктора Денкера. Это токсичный человек.

Такая женщина, как вы, умная и красивая, достойна того, кто будет ценить ее по-настоящему.

Кстати, он и как врач так себе. Я бы не доверила ему своих близких.

Вы достойны большего.

Несколько недель спустя Лиат впервые не пришла на наше регулярное рандеву у прилавка с кофе.

Во время обеденного перерыва она пошла с доктором Денкером в торговый центр, и они вернулись оттуда, держась за руки.

Мои попытки остановить этот поезд, несущийся в бездну, не имели успеха.

Я чувствовал, что моя душа вот-вот завоет от беспокойства и вырвется из тюрьмы тела.

Естественно, я хотел посоветоваться с Нивой, как в годы нашей совместной жизни советовался с ней всякий раз, когда у меня возникали сомнения. У нас было так заведено: мы ждали, пока дети заснут. Сначала Яэла, потом Асаф. И после этого у нас точно было как минимум полчаса. Я говорил Ниве: поставь музыку. И по моему тону она угадывала, какая пластинка станет лучшим фоном для нашей беседы. Вынимала ее из обложки. Опускала иглу. Приглушала звук. И слушала.

Пластинки все еще лежат на полке в гостиной, рассортированные по музыкальным направлениям, а внутри каждого направления – по латинскому алфавиту. И проигрыватель в прекрасном состоянии. Каждую пятницу я тряпочкой стираю с него пыль. Но той, что включала музыку моей жизни, той, что давала мне любовь и смысл, – больше нет.

Каждый угол в квартире напоминает мне о ней. Сделать на кухне «остров» было ее идеей. Высокие стулья вокруг него выбирала она. И картинки на стене тоже. Кроме картинки с лодкой – ее мы выбрали вместе. Смотрясь в это зеркало, она причесывалась. Пока не настал момент, когда она больше не могла этого делать. В этой кастрюле она готовила чолнт[83] на субботу. Пока не настал момент…

– Пап, тебе не тяжело жить так, в… мемориале? – спросила меня Яэла недавно, когда мы говорили по скайпу. – Ты не думал переехать?

– Ты не понимаешь, – ответил я. – Я не хочу забывать маму. Я хочу ее помнить.

* * *

Дети приехали в Израиль за две недели до ее смерти.

Я встречал их в аэропорту.

Сначала прилетела Яэла – из Лондона. Мы долго обнимались. Сидели в кафе в зале прилета и ждали, пока приземлится самолет Асафа – из Монреаля.

– Пап, – сказала она. – Ты выглядишь ужасно. Зачем ты бороду отрастил?

– Я думал, бороды снова в моде, – ответил я.

Она медленно покачала головой – мол, что ты знаешь о моде.

Я рассказал ей, что к чему. На самом деле в целом я рассказал ей это еще раньше, по скайпу, но сейчас добавил деталей и не стал скрывать от нее прогноз. Когда я договорил, она расплакалась. Я удивился. Из наших детей Асафа было проще довести до слез, а в Яэле с детства был внутренний стержень, от мамы. Я помню, как-то раз мы пошли с ними обоими на «Звездные войны». Не «Список Шиндлера», и все же Асаф весь фильм проплакал, боясь за судьбу принцессы Леи, а Яэла воспользовалась моментом, чтобы экспроприировать весь попкорн и съесть его в одиночку.

С детства она умела поладить с кем угодно. Вызывалась остаться дома с маленьким братом и последить за ним, пока мы ходили на концерт или в театр.

Когда Асаф вернулся с Дальнего Востока и впал в депрессию, Яэла была единственной, кто смог пробиться к нему. Нас с Нивой он не пускал к себе в комнату: наше общество его, видите ли, напрягает, и именно Яэла сидела у его постели и слушала день за днем, много дней; ей хватило терпения сначала выслушать его философские теории – только после них он соглашался рассказывать ей о тех бедах, которые этими теориями прикрывались. Она первая связалась с «Кфар изун»[84]. Потом привезла туда его саксофон и убедила всех сотрудников, что только музыка вернет его к жизни. Навещала его со мной дважды в неделю, чтобы послушать, как он играет.

Мы ездили без Нивы. Она говорила, что это место вызывает у нее какой-то необъяснимый внутренний протест, а я про себя думал, что она стыдится своего сына. И дело именно в этом. Ей я не говорил: мол, что ты за мать, но про себя думал: что же ты за мать?

Школу Яэла окончила с отличием. В армии была офицером. На факультете информатики ей предложили единый учебный план – от начала до защиты диссертации, а потом она была на постдоке в Лондоне, поехала туда на два года – и, получив от университета предложение, от которого невозможно отказаться, осталась там насовсем.

И вот моя смелая девочка, которая стала целеустремленной девушкой, а потом яркой женщиной, сидела в кафе в зале прилета и плакала навзрыд, как младенец.