Нажимаю на газ, двигаюсь вверх по побережью и только на полпути осознаю, что еду домой. Я еду слишком быстро, на спидометре уже шестьдесят пять. Я нажимаю на тормоза, кровь стучит в ушах, воздух свистит за окном, отражая отдаленный рокот прибоя.
Что это может значить?
Я думаю о том, что уже видела Дару сегодня: она садилась в автобус, обхватив себя руками, и подпрыгнула при звуке своего имени.
Во что же Дару угораздило вляпаться на этот раз?
Запись в дневнике Дары, 29 июля
Чувствую себя так странно, будто выпила целый галлон кофе. Я нервная и встревоженная. По пути домой все время заглядываю в зеркало заднего вида, почти готовая увидеть на заднем сиденье злобно ухмыляющегося незнакомца.
Как только я захожу домой, вижу, что сумка тети Джекки исчезла. Видимо, в итоге она решила уехать домой. Мама спит в кабинете, ноги запутались в одеяле. Верный признак того, что она приняла снотворное. Свет телевизора окрашивает комнату в синий, отбрасывая дрожащие отсветы на стены и потолок, отчего все вокруг кажется затопленным водой. Ведущий новостей с серьезным видом смотрит в камеру, а ниже ярко-красными буквами написано: «СНОУ ЧТО-ТО СКРЫВАЮТ? ПОВОРОТ В ДЕЛЕ МЭДЛИН СНОУ».
На экране ведущий произносит:
– Подробности вы узнаете из нашего интервью с соседкой семьи Сноу, Сьюзен Хардуэлл, сразу после рекламы.
Я выключаю телевизор и радуюсь наступившей тишине.
Сколько раз я слышала это за прошедшую неделю? Когда человек исчезает, все решают первые семьдесят два часа.
Я видела Дару перед ужином, всего пару часов назад, когда она садилась в автобус. Но у нее не было сумки, и она не взяла с собой телефон. Так куда же, черт возьми, она могла отправиться?
Включаю свет в комнате Дары, чувствуя себя немного лучше, менее напуганной, когда перед моими глазами предстает привычный беспорядок в ее комнате. На этот раз я точно знаю, что ищу. Несмотря на все нытье Дары о праве на личную жизнь, она слишком ленива, чтобы как следует что-то прятать, и я нахожу ее дневник на обычном месте, в самой глубине маленького ящичка в ее расшатанной прикроватной тумбочке под кучей ручек, старых телефонных зарядок, презервативов и жвачки.
Я сажусь на ее кровать, которая жутко скрипит подо мной, словно возмущенная моим вторжением, кладу дневник на колени и открываю. Когда я нервничаю, у меня всегда чешутся ладони. Но меня подталкивает тот же самый необъяснимый инстинкт, что и много лет назад на уроке географии. Дара в беде. Она уже давно в беде. И только я могу ей помочь.
У Дары такой почерк, что кажется, буквы вот-вот спрыгнут со страницы. Дневник заполнен высокими нестройными буквами и закорючками случайных записей.
Я перелистываю на неделю вперед.
Отношения, расставания, жалобы на маму, папу, доктора Личми и меня. Все это здесь: злость и триумф уложены в исписанные чернилами строчки. Некоторые из них я уже видела раньше. Я действительно однажды читала ее дневник, когда моя подруга Иша сказала, что они с Арианой начали употреблять кокаин. И еще я читала ее насмешливое послание мне о том, что случилось на танцах на балу в День Отцов-основателей.
Если бы только она знала.
Запись от 15 февраля:
От 28 февраля:
Затем от 2 марта:
Я замедляюсь, когда дохожу до 22 марта. В этот день ей прислали те фотографии с незнакомого номера. Их прислал тот парень, который предупредил меня, точнее, предупредил Дару, чтобы она держала язык за зубами. Запись довольно короткая, всего несколько строчек: