Пропавшая нимфа: Сборник

«Если бы я был здесь,— подумал Флавье,— ему не пришлось бы уезжать и самолет обстрелял бы кого-нибудь другого. Я мог бы поговорить с ним теперь...» Он сжал руки. Ему не следовало возвращаться.

— Им обоим не повезло,— продолжала консьержка,— а ведь они отлично ладили между собой!

— А что, она не была немного... больна? — осторожно спросил Флавье.

— Нет... Она, конечно, невесело выглядела в своей темной одежде, но это было по ее характеру... И потом, она так радовалась, когда им случалось выходить вместе!

— Это бывало не часто,— сказал старик.

Она повернулась к нему спиной.

— Со своей работой, бедный господин совсем не имел свободного времени. Постоянно в путешествиях между нами и Гавром. Нужно понять его!

— Где их похоронили? — спросил Флавье.

— На кладбище Сент-Уэн. Но рок преследовал ее и там. Когда американцы бомбили Ла-Шапель, часть кладбища, примыкающая к дороге, была разрушена. Камни и кости тогда находили повсюду. Кажется, даже была специальная церемония.

— Значит, ее могила?..— прошептал он.

— С той стороны больше нет могил. Говорят, привезли землю и засыпали ямы. А памятники будут восстанавливать позже.

— Ведь мертвые,— сказал старик,— не могут пожаловаться,

Флавье боролся с собой, чтобы не представлять ужасных образов, и чувствовал горечь невыплаканных слез. Теперь все действительно было кончено. Страница перевернулась. Мадлен превратилась в ничто. По обычаю древних ее пепел был развеян по ветру. Лицо, которое все еще вспоминалось ему, стало теперь ничем. И нужно было жить...

— А квартира? — спросил он.

— Сейчас заперта. Одним дальним родственником с ее стороны, наследующим мебель. Все это очень грустно.

— Да,— проговорил Флавье.

Он встал и застегнул плащ.

— Очень печально,— заметила консьержка,— узнавать о смерти друзей.

Старик зажал между ногами подошву, и молоток его застучал без перерыва. Флавье почти выбежал на улицу. Туман наложил на его лицо влажную маску, и он почувствовал, как снова им стала овладевать лихорадка. Он пересек улицу и вошел в небольшое кафе, где прежде иногда бывал, дожидаясь Мадлен.

— Что-нибудь покрепче,— попросил он.

— Хорошо,— ответил хозяин,— у вас неважный вид.

Он осмотрелся вокруг и понизил голос:

— Немного виски?

Флавье облокотился о прилавок. В груди у него потеплело, и горечь, как кусок льда, стала таять и исчезать, превращаясь в меланхолическое спокойствие. Врач был прав: перемена обстановки, солнце, покой для сердца — вот что имело значение. Не думать больше о Мадлен. Он хотел по приезде в Париж украсить ее могилу цветами. А теперь больше нет и могилы! Вот и прекрасно. Последняя нить порвалась. Путешествие закончилось в этом бистро, перед стаканом, до половины наполненным солнечным спиртным. Все, что было любимо,— женщина на портрете, нежная незнакомка, которую он за руку увлекал подальше от теней, где она могла потеряться,— все заканчивалось на этом стакане с виски. Все было только пьяным сном. Но нет, ведь у него осталась зажигалка. Он сунул в рот сигарету, достал ее и задержал в руке. Может, бросить ее, потерять? Позже, не теперь... Он опорожнил стакан и щедро расплатился. Ему нравилось видеть довольные лида.

— Смогу я получить такси?

Гм, это не так просто,— ответил хозяин.—Вам далеко?

— К Манту.

— Попытаться всегда можно.

Он позвонил в несколько мест, не переставая улыбаться Флавье, потом повесил трубку.

— Гюстав отвезет вас,— сказал он.— Может быть, это будет немного дороговато... Сами знаете, как .трудно теперь достать горючее.

Такси подъехало быстро, старая «С-4». Прежде чем они тронулись, Флавье оплатил проезд и терпеливо объяснил Гюставу:

— Мы поедем на север Манта, к месту между Сели и Дрокуртом... Там есть небольшой городок с колокольней... Путь я покажу.,, Потом вернемся обратно. Я недолго там пробуду.

И они отправились. Зимние дороги рассказывали одну и ту же грустную историю, историю битв, обстрелов и бомбардировок... Заледенев в углу машины, Флавье сквозь иней, покрывший стекла, смотрел на проплывающие мимо темные поля, тщетно пытаясь воскресить в памяти зеленые деревья и луга, полные цветов. Мадлен теперь становилась все дальше, начинала по-настоящему умирать. Итак, еще одно усилие! Он начал пить, чтобы не думать, чтобы не чувствовать себя несчастным. Но когда напивался, появлялась Мадлен и говорила с ним о жизни, которая могла бы быть у них, и Флавье млел от блаженства. Другой Флавье просыпался утром с горечью в душе и сухостью в горле.

— Вот он, Сели! — закричал Гюстав.

Флавье кончиками пальцев протер стекло.

— Поверните направо,— сказал он.— Это должно быть в двух-трех километрах отсюда.

Такси двигалось по дороге, на которой валялись самые разные обломки. Вдалеке виднелись редкие дома с дымящими трубами.

— Я вижу высокую колокольню,— сказал Гюстав.

— Это она... Подождите меня около церкви.