Пропасть

Практически случайно набрёл на редакцию "Собеседника". Первоначально, статью свою хотел отдать в совершенно другую газету. Но там и говорить со мной не стали. Пешком (не желая тратиться на метро) шёл от центра, к железнодорожной платформе Дмитровская, Рижского направления — через Долгоруковскую, Новослободскую, Бутырскую… Жара стояла страшенная. Весь взмокший, увидел вывеску, оповещавшую, что прохожу мимо редакции "Собеседника". Больше от усталости, желая чуть-чуть отдышаться в тени, чем на что-то всерьёз надеясь, зашёл. Созвонился. Ко мне спустилась миловидная девушка — Рита Болотская, руководившая отделом "Общество" этой газеты. Она пришла в ужас от величины моей рукописи, написанной к тому же мелким почерком — но тем не менее, взяла её и пообещала до завтра рассмотреть. Честно говоря — не очень-то я ей поверил. Обычно, в других редакциях, такой материал рассматривался, хорошо если за неделю. Но, к моему искреннему удивлению, статья действительно была рассмотрена именно за сутки. С такой пунктуальностью и обязательностью, я столкнулся впервые. Это может быть и мелочь, но мелочь запоминающаяся — тем более, что к тому времени в редакции "Литературной газеты" без следа затерялась большая моя рукопись, претендующая на звание книги. Там, правда, всё было слишком сыро и эмоционально — что однако не оправдывает раздолбайство людей, работающих в "Литературке".

Чуть позже, в редакции "Собеседника" состоялось моё знакомство с Олегом Кудриным, "курировавшим" отдел политики. Кудрин и Болотская здорово помогли мне — и с опубликованием статьи в "Собеседнике", и кое-что подсказав, кое в чём подправив, как (если можно так выразиться) начинающего автора.

Но сегодня, в октябре 2007 года, читая при свете свечи Хайяма в своём лесном убежище и прислушиваясь к шуму дождя, хлещущего вперемешку со снегом на улице, я ещё не знаю, что главная помощь со стороны Кудрина и связанный с ней резкий поворот в моей жизни — впереди…

Вместо послесловия

Спустя непродолжительное время после знакомства со мной, Олег Кудрин и Рита Болотская перешли на работу в журнал "Имена". Благодаря им, мне удалось стать одним из авторов этого журнала — причём, легально оформленным. Что это значило для меня — может понять лишь тот, кто подобно мне годами существовал на правах нелегала во враждебной стране (это — без всякого преувеличения).

И через Кудрина же состоялось моё знакомство со вдовой Зиновия Гердта, Татьяной Александровной Правдиной-Гердт. Эта женщина, едва услышав о моём существовании, тут же предложила мне жить на её даче, в Новгородской области. Честно говоря, я уже и не предполагал, что в нашу эпоху всеторжествующего золотого тельца, можно встретить такую сильную и абсолютно бескорыстную поддержку, со стороны совершенно посторонних людей — которым я просто ничего не мог предложить взамен. Причём, поддержку — именно со стороны интеллигенции, столь старательно оплёвываемой, высмеиваемой, подвергающейся нападкам, практически при всех царях, генсеках и президентах. Если в странах цивилизованных, слова "умный", "интеллигентный" — почти синонимы слов "богатый" и "влиятельный"; то в России слова "интеллигент", "умник" — почти насмешка, почти ругательство, на грани оскорбления. Есть даже выражение такое: "гнилой интеллигент". Хотя гнили и пьяни куда больше среди других частей населения — скажем, среди грузчиков, дворников, милиции, колхозников… Но такой действенной и бескорыстной помощи, которую я получил от представителей интеллигенции — мне не приходилось больше получать ни от кого. И если я когда-нибудь буду сторонними людьми причтён к интеллигенции (самому-то о себе судить сложно, можно и ошибиться) — буду этим очень горд. Я на конкретных фактах убедился, что ум, честь и совесть России — это не какая-то партия, а именно интеллигенция. Если же интеллигенция ещё и верующая, чтущая Бога и Библию — то это не просто хребет государства и двигатель прогресса, это хребет стальной и двигатель ядерный, реактивный.

Одно плохо — в России интеллигенция отброшена от власти.

Но, может быть, у кого-то зародилась мыслишка: а до конца ли автор откровенен, не сгущает ли краски, не судит ли слишком предвзято, не выдаёт ли единичные исключения за повседневную реальность, не романтизирует ли бомжей? Одним словом — правдив ли?

Вовсе не собираюсь уходить от ответа на этот вопрос.