Пропасть

Она только и успела халатик накинуть, теперь старается в шлёпанцы влезть. А ему не до этого. Ему надо домой! Скорее домой! Да и к чему одеваться, когда он уже готов, когда ждёт, не дождётся минуты неги. Нет, лучше ничего не говори мужчине в такую минуту, лучше молчи!

Ехать три минуты. Они б побежали, и добежали б. Но если рядом такси, зачем бежать? Зачем тратить свой запал? Две минуты, и они возле дома. Расплатились и бегом к подъезду. Благо, её тут уже знают. А к нему, сумасшедшему, уже привыкли.

* * *

– Ты моя! Ты только моя! Как я люблю тебя! Незабудка моя!

– И я! И я люблю тебя! – в изнеможении, в неге.

– Век бы не вставал с постели! Так сладко с тобой! – Опять привлёк, опять целует, а у неё губы распухли от поцелуев, а ей бы попить.

– Давай выпьем вина! Я хочу вина! – И вовремя, – иначе б не встать, иначе б опять оказалась в плену.

– Вина? Моя женщина хочет вина? Прекрасно! – Встал и, как был, голым прошествовал к холодильнику, потом к столу.

Но она не любила этого. И он понял. Замотался полотенцем. И её вздох сказал ему, что он прав. Но какая же она глупенькая у него! И какая родная!

Открыл бутылку, налил вина – в два фужера, подал сначала ей, потом взял себе.

– Только не слезай с кровати! Прошу! Я так хочу ухаживать за тобой! Мне так приятно делать это!

– Хорошо, милый! Мне тоже очень приятно. Только давай немного отдохнём.

– Конечно, отдохнём! А мы что, не отдыхаем? Или я измучил тебя?

– Нет-нет! Но ты как тигр, я не могу привыкнуть к такой ярости.

– Что?! Тигр?! Вот тигром меня ещё никто не называл! А мне нравится! Ох, как нравится мне быть тигром! – Она ещё больше раззадорила его, она только подлила масла в огонь. Но она женщина, а он мужчина. И у них всё только начинается.

* * *

Господи, какой сумбур в голове! Всё спеклось, всё переплелось, кажется, вся жизнь переплелась. Только вот с кем переплелась?

Опять первый мужчина рядом. А может, не рядом?

– Кирилл! Кирилл!

Нет ответа. Но ведь он рядом, она чувствует его! И опять пустота. Опять наплывают какие-то образы, какие-то разговоры, а вот боль, сильная боль, а вот испуг, страх, но и это уплыло, растворилось в зыбком тумане.

* * *

– Что? Что ты сказала? Что ты сказала?!

– А то! У него есть жена! Понимаешь, у него есть жена! Он женат!

– Нет! Нет! Неправда! Он любит меня!

– Да ты просто помешалась на нём, не хочешь ничего замечать!

– Это он помешался на мне! Это он ничего не хочет замечать! А я… А я… Я просто люблю его! Я просто тебе не верю! – И вот. – Ты просто завидуешь мне!

А это уже лишнее. Нельзя обижать подругу (притом, близкую подругу), даже если она не права.

– Прости! Слышишь, прости! Я точно схожу с ума. Но неужели он…

– Да, моя хорошая. – Только подруга может не обидеться, только подруга хочет помочь. – Я теперь точно знаю: у него есть жена.

– А как же я? Ведь он назвал меня невестой?

– Невестой?! Вот это уже серьёзно! И я очень боюсь за тебя!

– А я боюсь за него! Сейчас я очень боюсь за него! – Так вот откуда тоска. Вот откуда эта грусть. И страх. Боже, что будет? Что будет?

– Ну, ты больно-то себя не накручивай! Вон, позеленела, свернулась. Ты-то тут при чём? Ты-то за что должна отвечать?

– Как за что? Я женщина, я должна была догадаться… Или спросить. А я…Нет, я просто дура…

– Тут уж я согласна с тобой.

– Только не торопи меня, ладно. И не пугай. Уходи, уходи, Ксюша. Мне надо побыть одной.

– Ухожу. Уже ухожу, Даша.

* * *

Даша. Дашенька. Дарья. Что ж ты так запуталась? Что ж ты всё пустила на самотёк? Лежит Дашенька на смятой постели – на своей постели, в своей квартире – и тупо смотрит в потолок. Будто там ищет ответ на свой вопрос. Будто он написан там. А вот закрыла глаза, свернулась в клубочек и заскулила, уж так жалобно заскулила. Скулит и причитает, причитает про себя и скулит. Так страшно на неё глядеть. Лучше не глядеть. Пусть поскулит. А там решит, что делать.

Нет, тошно в доме одной. Тихонечко открыла засов, отомкнула дверь, вытащила себя на площадку. А может, рано вытащила? Может, надо было остаться? Но нет, она обещала, она и так не сразу ушла. Ох, бабья доля! Только расправит крылышки, только приготовится порхнуть – в нежные объятья навеки порхнуть, – тут же подрубят крылья, тут же свалят с ног. Будто ждут этого, будто караулят минуту эту. Не раньше, не позже, – именно сейчас.

И что теперь ей делать? Что творить? Но об этом она должна думать сама. Только сама. Тут уж помощников нет.

* * *

– Уходи! Уходи, Кирилл! Не мучь меня!

– Как это уходи? Куда уходи? Ты что?!

– Я ничего. Это ты что?

– А? Понял! Сорока на хвосте весточку принесла! А не лучше ль выслушать меня, а? Не лучше ль спросить с меня? – Горяч мужчина. И всё больше горит. Ходит по комнате и горит. Не гони его, женщина. Выслушай его.

– Говори, Кирилл. Всё говори. – Встала, одеваться не надо, она и спала (а спала ли?) одетой. – Я всё должна знать.

А уж он ругает себя, а уж он недоволен собой. Почему раньше не сказал? Отчего тянул? До чего дотянулся?

– Всё скажу, только не гони! Иначе мне только в пропасть.