Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти

Я обнаружил, что незамеченным можно было выйти из комнаты лишь тогда, когда его внимание было занято чем-то ещё. Юджи был настолько поглощён предметом своего наблюдения — независимо от его содержания, что если человек в другом конце комнаты вставал, то он, полностью поглощённый своим объектом, мог не заметить движения. А потом он вскидывался, как потерявший игрушку ребёнок:

— Где этот парень?

Каким-то образом кто-нибудь всегда знал, о ком идёт речь.

— О, я думаю, он ушёл.

— А куда он пошёл?

В то лето Юджи впервые позволил столь большому количеству людей принимать пищу вместе с ним. Он неоднократно повторял, что ему ненавистна идея ашрама, видимо, предполагающая необходимость есть в присутствии большой компании людей. В прежние годы встречи с людьми проходили у него с десяти утра до полудня и затем с четырёх до шести в послеобеденное время. Теперь он был доступен в течение всего дня — с шести утра до восьми — девяти вечера. Во второй половине дня, около трёх часов, устраивали перерыв на кофе — он называл его полдником.

Помимо некоторого количества «вдов Джидду Кришнамурти» среди посетителей было немало тех, кого Юджи называл «вдовами Раджниша». И если Джидду Кришнамурти он считал «величайшим мошенником XX века», то бывшего гуру по имени Раджниш он называл «величайшим сутенёром XX века», поскольку «он брал деньги у мальчиков и девочек и все-е-е их оставлял себе!»

Практически о каждом участнике духовного шоу-бизнеса он мог сказать что-нибудь гадкое. Вдохновлённый Раджнишем, известным также как Ошо, он в те дни часто говорил о традиции святых людей брать другие имена: «Только преступники и святые меняют имена. Я бы предпочёл быть аферистом, нежели богочеловеком».

Несмотря на то что он производил впечатление старого доброго знакомого, было в нём что-то, что создавало между ним и вами определённую дистанцию. В комнате царила доброжелательная атмосфера, но всё внимание людей было полностью занято Юджи. Разговаривая с конкретным человеком, он словно обращался через него ко всем остальным. Его пустотность создавала эффект вакуума там, где вас привлекали его движения или направленный в никуда бесконечно долгий взгляд светло-серых глаз.

Его посетители представляли собой постоянно меняющийся микрокосм мира с его представителями из Европы, Ближнего Востока, Азии, Южной Америки и русскими. Тут были и мусульмане, и иудеи, и индуисты во всём своём многообразии, буддисты, христиане всех сортов и, конечно, бывшие последователи современных религиозных учителей и гуру. Казалось, у каждого была своя история, связанная либо с Шри Бхагаваном Раджнишем, иначе — Ошо, либо с Саи Бабой, либо с Бабой Да Фри Джоном, либо Эндрю Коэном, ну и, конечно, Джидду Кришнамурти. Люди были самых разных профессий и возрастов, были среди них и безработные, и очень состоятельные люди.

Многие годы он поддерживал тесные дружеские отношения с гетеросексуалами, гомосексуалистами, бисексуалами и транссексуалами. Он, казалось, действительно не обращал внимания на сексуальные предпочтения, цитируя по этому поводу Кристину Йоргенсон — первую знаменитость, изменившую пол: «Пол в вашей голове, а не теле. Не поймите меня неправильно! Я не против!» Он так очаровательно тянул слово «не про-о-отив». Обычно после этого он продолжал: «Секс и войны исходят из одного источника. Это ваше „Я так люблю тебя, моя дорогая!“ не стоит ничего. Если вы не получаете от отношений того, что ждёте, что происходит? Они превращаются в ненависть. Любовь — это слово из четырёх букв!»

Затем он мог продолжить: «Все мои отношения строятся на одном: что я от них получу?» Этим он забивал последний гвоздь в крышку гроба романтической любви.

О физических аспектах любви он делал незабываемые заявления: «Все дырки одинаковы. Вначале может быть и туго, но с течением времени ослабнет».

Очень сентиментально.

Конечно же, наше представление о том, что для любви нужны двое, основывается на идее разделённости и означает конфликт. Не раз и не два я убеждался в этом на собственном опыте. Его аудитория отличалась от других: каждый из его посетителей уже имел дело с какой-либо духовной практикой. Едва ли в окружении Юджи мог задержаться человек, прежде не выполнявший никакого «домашнего задания» — как называл практику, или садхану, Юджи. А те, кто занимался практиками серьёзно, просто не могли «отмести его в сторону». Вещи, о которых он говорил, не казались слишком абсурдными, если человек уже потёрся какое-то время в духовном театре.

Людей привлекало к нему качество его компании. Язык, которым он выражался, продать было невозможно. Он перестал следить за своей речью, отвергая саму идею о том, что произошедшее с ним можно получить в результате обучения. Случившееся не имело причины. Это очень трудно объяснить, поскольку для него это было способом существования, а для всех остальных — идеей.

По этому поводу он обычно вспоминал классическое индийское философское выражение «Нет дыма без огня» и спрашивал: «Почему нужно связывать эти два события? Каждое из них существует само по себе».