Пропащий

Загорелся зеленый свет, фургон двинулся с места. Фотография брата продолжала стоять у меня перед глазами.

– Крест…

– Я слушаю.

– Похоже, – начал я, – что мой брат жив.

Крест задумчиво достал сигарету из пачки и сунул в рот.

– Явление Христа народу…

– Именно.

– Хожу в воскресную школу, – объяснил он. – Почему ты вдруг решил?

Он загнал фургон на крошечную стоянку возле «Дома Завета». Было время, когда мы парковались прямо на улице, однако бродяги завели привычку взламывать машину и спать в ней. В полицию мы, само собой, не обращались, но платить за выбитые стекла и сломанные замки в конце концов надоело. Сначала мы просто перестали запирать фургон. Тот, кто первый утром приходил на работу, громко стучал по крыше, чтобы ночные гости просыпались и шли по своим делам. Потом и от этого пришлось отказаться: фургон стал – как бы это помягче выразиться – не очень приятным для использования. Бездомные вообще не очень приятная публика: блюют, ходят под себя и так далее. Короче, все ясно.

Мы сидели в машине. Я думал, как начать.

– Хочу тебя спросить…

Он молча ждал.

– Ты ни разу не говорил, что думаешь о моем брате.

– Это вопрос?

– Скорее наблюдение. Вопрос другой: почему?

– Почему я не высказывался?

– Да.

Крест пожал плечами:

– Ты не спрашивал.

– Но мы это много раз обсуждали.

Он снова пожал плечами.

– Ну ладно, – продолжал я, – теперь я тебя спрашиваю: ты считал, что он жив?

– Разумеется, – кивнул Крест.

Вот оно как.

– Считал так, несмотря на все наши разговоры, на все мои аргументы…

– Я никак не мог понять, кого ты пытался убедить – меня или себя.

– А тебя я так и не убедил?

– Ни в малейшей степени.

– Ты ведь никогда и не спорил со мной…

Крест сделал глубокую затяжку.

– Твои иллюзии никому не мешали.

– В неведении благо – так, что ли?

– Чаще всего так.

– Но в моих доводах все же был смысл.

– Это ты так считаешь.

– А ты нет?

– Нет, – покачал головой Крест. – Ты полагал, что твой братец не смог бы спрятаться без денег. А ведь для этого ничего не нужно. Взять хотя бы бездомных, которых мы встречаем каждый день. Если кому-нибудь из них захочется исчезнуть, то какие проблемы? Раз, два – и нет его.

– На них не охотится полиция всего мира.

– Охотится… – презрительно повторил Крест. – По-твоему, каждый коп в мире просыпается по утрам, думая о твоем брате?

В этом был резон – особенно теперь, когда я знал, что мать, наверное, помогала Кену.

– Но он не мог никого убить.

– Чушь! – скривился Крест.

– Ты не знал его.

– Мы с тобой друзья, правда?

– Ну да.

– А ты можешь себе представить, что я когда-то жег кресты и орал «хайль Гитлер»?

– Это совсем другое дело.

– Ничего подобного. – Мы вышли из машины. – Помнишь, ты как-то спрашивал, почему я не свел эту татуировку совсем?

Я кивнул.

– И ты послал меня ко всем чертям.

– Так вот. Я, конечно, мог свести ее лазером или как-нибудь еще. Но мне не хотелось забывать.

– О чем? О том, что было?

Крест сверкнул желтыми зубами.

– О том, что может быть.

– Не понимаю.

– Потому что ты тупица.

– Мой брат был не способен изнасиловать и задушить женщину.

– В некоторых школах йоги учат повторять мантры, – сказал Крест. – Но сколько ни тверди одно и то же, истиной оно от этого не станет.

– Ты что-то сегодня ударился в философию.

– А ты ведешь себя, как придурок. – Он погасил сигарету. – И все-таки, почему ты изменил свое мнение?

Мы остановились у входа.

– Пойдем в мой кабинет, – сказал я.

Войдя в здание приюта, мы прервали разговор. Люди обычно ожидают увидеть внутри что-то вроде помойки. Нет ничего более далекого от истины. Ведь здесь могут оказаться и наши собственные дети, если попадут в беду. Это главный принцип «Дома Завета». Правда, подобный подход несколько увеличивает финансовые обязательства наших спонсоров и нравится не всем.

Мы с Крестом замолчали, потому что в «Доме» все внимание должно быть обращено на детей. Они того заслуживают – хотя бы раз в своей нелегкой жизни стать центром внимания. Стараемся относиться к каждому из них – не побоюсь этого слова – как к потерянному и вновь обретенному брату. Мы их всегда выслушиваем, никогда не торопимся. Пожимаем руку, обнимаем, похлопывая по плечу. Смотрим в глаза, когда разговариваем. Такое нельзя подделать – дети сразу поймут, они чувствуют фальшь за километр. Мы их любим, любим по-настоящему, безраздельно и без каких-либо условий. И если не получается, просто идем домой.

Я не хочу сказать, что у нас всегда все получается. Напротив, гораздо чаще не получается. Мы теряем больше, чем спасаем, а тех, кого теряем, снова засасывает улица. Но пока дети здесь, им хорошо. Пока они здесь, их любят.

В кабинете нас уже ждали. Двое. Мужчина и женщина. Увидев их, Крест остановился, как вкопанный. Он принюхался, по-собачьи раздувая ноздри, и прошептал:

– Копы.

Женщина с улыбкой шагнула вперед. Мужчина стоял сзади, небрежно подпирая стену.

– Уилл Клайн?

– Да, – ответил я.

Она театральным жестом раскрыла передо мной удостоверение. Мужчина сделал то же самое.

– Мое имя Клаудия Фишер. А это Дэррил Уилкокс. Мы специальные агенты Федерального бюро расследований.