Пронзающие небо

…Вскоре после того, как растворилась в снежной круговерти повозка, увозящая Алёшу, Олю и прочих — из тех же тюремных ворот вылетела иная, украшенная древесной, золочённой вязью повозка, в которой сидел, задумчивый, усталый, после такого неожиданно напряжённо дня Илья-воевода.…

Ну, вот и ворота родного терема — пришлось долго стучать, кричать, прежде чем открыли. Навстречу, сквозь грохот и вихри, с рёвом кинулся пёс-громила, но узнав хозяина, присмирел, приветливо виляя хвостом, проводил до порога, после чего отправился в пристройку. Вот обитые обледенелой позолотой дверные створки — они распахнулись прямо перед Ильей, а за ними — Матрёна — заплаканная, жаром дышащая — сразу бросилась к нему в объятия, и показалось, будто бурю отогнала (на самом то деле — слуги двери за его спиной закрыли).

Жена восклицала:

— …Вот вернулся ты, а всё равно, на сердце не спокойно — лютует сердце моё…

— Да что ты, нельзя же так без причины волноваться… — приговаривал Илья, уже снявши шубу, и, блистая дорогим своим нарядом, ведя супругу в глубины покоев.

Снаружи бушевала буря, а здесь мирно потрескивали мириады свечей, высвечивали в плавном своём колыхании роскошное, награбленное богатство. Илья пытался успокоить супругу, но не мог этого сделать, потому только, что испытывал то же казалось бы беспричинное волнение. Они прошли в большую залу, которая, несмотря на обилии предметов, пугала своей пустотой, и там уселись за громадным столом, который тоже был грабленым (богатый заморский купец вёз его разобранным государю в подарок) — на столе красовались уже остывшие яства, и Илья только отломил немного от индюшки, да запил чаркой доброго вина — больше ни есть, ни пить не хотелось — тревога усиливалась, даже и руки дрожали — Илья сжал кулаки, сморщился — вот спросил у супруги:

— Что же ты — детей то спать уложила?

— Уложила, уложила. — закивала Матрёна, и тут же вновь слёзы на глаза навернулись. — …Только вот и дети что-то тревожное почуяли…

— Да что ты про эту тревогу заладила! — воскликнул воевода, и вскочил, широкими, стремительными шагами принялся ходить из стороны в сторону. — …Ну, вот ты только подумай — чего нам бояться…

— Не знаю, не знаю! А вот, чтобы детей успокоить пришлось колыбельную петь…

Илья ничего не ответил, но всё прохаживался из стороны в сторону, иногда нервно поглаживал холёную свою бороду. Спустя немногое время прекратилась буря — после грохота тишь… только вот спокойствия не было

Илья сел рядом с супругой, взял её за руку… Так просидели они до тех пор, пока через все массивные стены и двери, не прорвался сильный стук в ворота — воевода аж подскочил, и с задрожавших его губ сорвался шёпот:

— Ну вот — пришло… — и тут же, уже в полный голос закричал. — Никого не впускать! Слышите — хоть гонец от государя — скажите — я сильно болен, я в жару!..

Однако, ничего не помогло — и через некоторое время Илья узнал, как всё было. Громовой стук в ворота повторился, но слуги отвечали, что им было велено; и тогда — о чудо! — массивнейший стальной засов легко, точно соломинкой был, переломился; и ворота распахнулись настежь. Слуги растерялись, отступили, а в проём уже ступили: Старец Дубрав, Добрентий, и ещё двое государевых солдат. Громадная сторожевая псина бросилась на незваных гостей, но Дубрав протянул навстречу ей ладонь, прошептал несколько слов, и псина присмирела, приветствовала их столь же счастливо, как незадолго до этого, своего хозяина. Когда незваные гости переступили порог, слуги собрались и бросились на них. Но и им навстречу вытянул ладони Дубрав, и проговорил какие-то слова, заставшие слуг остановиться; Добрентий же сверкнул на них хмуро, и воскликнул:

— На кого ж вы ополчились? На верховного судью?!..

И Илья и Матрёна слышали всё нарастающие шаги, и вздрагивали, всё плотнее прижимались друг к другу — они ожидали, что ворвётся какое-то непредставимое чудище, но когда двери распахнулись и вошли два старца и два солдата с ними — воевода сразу опомнился, не без труда освободился от супруги своей и воскликнул с притворной расслабленностью, любезно:

— А, почтеннейший старец Дубрав! Какой дорогой, какой удивительный у меня сегодня гость!.. Сейчас прикажу слугам подогреть ужин…

— Нет, сейчас не время для ужинов. — неожиданно резким, холодным голосом проговорил Дубрав. — Вели свой супруге оставить нас…

— Нет! — воскликнула Матрёна.

Тогда лесной старец продолжил:

— Сейчас время предрассветное; так пусть заря расцветёт — пусть солдаты выспятся (а им сон перед тяжёлым днём просто необходим), и, как выспятся — вели им всем собираться — выступаем на Соловья-разбойника.

Воевода аж глаза вытаращил, рука его дёрнулась сбила со стола тарелку…

— Да вы что — шутите…

— Нет, я не шучу. — всё тем же тоном, внимательно его изучая, проговорил Дубрав. — Сейчас вы услышите…