ProМетро

А я остался стоять, тупо выслушивая обещание мужчины с газетой: «А на двенадцатой странице вы можете увидеть фотографию обнаженной…» Потом снял куртку и бросил ее на сиденье, словно опасался, что за время моего отсутствия кто-нибудь покусится на мое место. Но даже в рубашке мне было нестерпимо жарко. Однако сильнее жары меня беспокоила головная боль, волнами проходящая от висков к затылку. В сущности, в ней не было ничего странного, учитывая, что по количеству присутствующих внутри напитков мой организм почти сравнялся с шейкером какого-нибудь труюлюбивого бармена.

Отступать было поздно и, если честно, немного лень, так что я поплелся в дальний конец вагона, мимо мужчины с газетой и парня с электродрелью. И только отмерив пятнадцать «гигантских» шагов по направлению к заветной цели и собираясь в форсированном темпе пройти оставшиеся три «лилипутских», я с неожиданной отчетливостью понял, что именно будет дальше. И, конечно, сделаю это топ-топ-топ по проходу, а затем – маленькое заключительное ш-шарк влево. Влево, а не вправо! Не туда, куда мне хотелось, а туда, куда имело смысл! Охваченный бессильной тоской, я подумал: «Почему? Почему так всегда бывает? Почему мы любим одних… говорим о любви другим… а занимаемся ею вообще с третьими?..»

– Меня Павел зовут, – сказал я девушке в растянутом на груди белом свитере, опускаясь рядом с ней на сиденье. – А тебя?

Она заметила меня, конечно же, еще на подходе, но сделала вид, что увидела только сейчас. Театр, театр! Повернулась, внутренне напрягшись, смерила взглядом. Интересно, не похож ли я сейчас на подвыпившего вагонного ловеласа? Не хотелось бы. Я ведь совсем не такой, это все обстоятельства.

– Надя, – ответила она. Голос, кстати, тоже ничего. С таким было бы приятно поболтать по телефону… И заплатить потом «только за междугородный разговор».

Теперь нужно что-то быстро сказать или сделать. И совершенно неважно, что именно, главное, быстро. Пока допинг еще циркулирует в крови теплым Гольфстримом, пока не прошла решимость.

– Ну что, так и будем сидеть?

– А что? – удивилась она.

– Пошли! – и пусть моей сестрой на сегодня станет краткость.

Я взял ее за руку.

– А куда? – удивление на ее лице сменилось заинтересованностью. Уголки губ изогнулись в улыбке, в которой я прочел такое понимание, что мне на секунду стало неловко.

Она поднялась, опершись на мою ладонь. Я встал рядом, позади нее, положив одну руку на талию, которая оказалась на удивление тонкой, что при таком размере бюста было совершенно не обязательно. Ее тонкие коротковатые пальцы были неожиданно холодными; в просторной топке вагона в них хотелось спрятать лицо. Почти танцевальная позиция. Дама приглашает кавалера и становится к нему спиной. Жаль, динамик не вовремя замолчал, сейчас бы чего-нибудь медленного, романтического, вроде:

«Паровоз твой мчит по кругу,
Рельсы тают, как во сне,
Машинист и сам не знает,
Что везет тебя ко меня».

Можно и «влюбленные в белом купе, постель холодищ как лед», но будет уже не так в тему. Это не купе. И даже не плацкарта. А вот постель, особенно холодненькая, пожалуй, не помешала бы.

Я мягко сориентировал партнершу в направлении двери в некое подобие тамбура, соединяющего наш вагон с соседним, погруженным в таинственную темноту, и легким толчком задал ей начальное ускорение.

– Да куда? – раздраженно спросила она.

Я ответил, трогательно грассируя, подражая голосу то ли Владимира Ульянова, то ли его однофамильца Михаила, исполняющего на киноэкране роль вождя:

– Впе'ед, Надюша, только впе'ед!

Я уверенно шагнул к запертой двери, и тут произошло странное. Хотя «произошло», наверное, неподходящее слово, потому что подразумевает некое действие, протяженное во времени, а тут ничего подобного не было. Просто вот только что мы с Надей стояли в полуметре от застекленной желтой двери, ведущей из вагона в темноту, а потом – р-раз! – и дверь перед нами стала деревянной, полированной, со скрученной ревматизмом пластмассовой ручкой и числом 407 на табличке вверху.

И что самое странное, никакого «р-раз! » на самом деле не было!

– П'ошу!

Я повернул ручку и распахнул перед дамой дверь, за которой нашему взору явился крохотных размеров неосвещенный коридорчик. Надежда выдержала нерешительную паузу и вошла. Я последовал за ней, одной рукой прикрывая дверь, а другой уже лаская ближайшую стену в поисках выключателя. Под потолком вспыхнул тусклый свет, но еще до того, как он осветил тесное помещение, половину которого занимал холодильник с закругленными углами, затем, одну за другой, три двери, ведущие в ванную, туалет и жилую комнату, и, наконец, подвешенную к потолку гирлянду из сушеных мужских носков, похожую на иллюстрацию к древней фразе «все флаги в гости будут к нам!», еще до этого я по некоторым признакам догадался, что мы удивительным образом перенеслись в незнакомую комнату в чьей-то общаге.