Но, не смотря на эту новизну, на ветры перемен, вместе с рыночными идеями в головах и средствах массовой информации, в глазах студентов появилась откровенная скука, а у меня – мысль: «Что я здесь делаю?» Ведь вокруг свобода! СВОБОДА! Вперед и с песнями. И я уволился, и начал поиски новой работы. Первый поцелуй этой леди – свободы пробрал меня до подшерстка. «Комсомолка» опубликовала список профессий по степени востребованности. Потрясающе! Моя была в самом конце.… Но я решил, что я смогу пройти дорогой трудной в тот Город Изумрудный. Я уволился и начал поиски самого себя во внешнем пространстве.
Глава 1. По волнам нашей памяти
Это были противоречивые, но яркие времена. Я думаю, что многие с удовольствием вспоминают эти потрясающие посреднические операции, когда все продают друг другу один и тот же вагон с видеокассетами. Любые умопомрачающие фишки начинались просто и гениально. С группового употребления водки. На одной из подобных тусовок я познакомился со своим будущим партнером. Его звали Дрюль. Нам обоим нравился Борис Гребенщиков со своим Аквариумом, трындеж и это было главным. Посидев пару, раз как следует, до полного изнеможения, мы быстро пришли к консенсусу (тогда это было модное слово). Направление деятельности было выбрано очень незатейливо – меха и серебро. Причем и то и другое было решено добывать у одного и того же человека, который был так же участником этих посиделок. Его кодовое имя было «Северный мужик». Оставалось лишь найти денег на проведение операции. Деньги были найдены под проценты. И мы пошли на север. Точнее, поехали.
И побежал вокзальный перрон мимо нашего окошка, застучали колеса по шпалам, понесли чай проводницы, достали водку военные летчики. А сколько вкуснотищи градусной и не пробованной в вагоне-ресторане в постперестроечный период, эти разноцветные коктейли, как же это можно забыть? Никак невозможно. А бабы, мчащиеся на подработку в Воркуту, а цыгане? «Ялта, золотой виноград…», – неслось из динамиков. Покурив в тамбуре, я вернулся в купе. Летчик, оказавшийся нашим соседом, рассказывал, как попал под клофелинщиц в кабаке в Питере. Помню, говорит, только, как на шпагаты садился. А потом все померкло, и пришел он в себя лишь на пляже очень холодного (бр-р-р!!!) Финского залива. Денег – нет, одежды почти нет, документы, однако, оставили. Дрюль под этот разговор достает виноградного ликеру и предлагает смочить губы. Летчик извлекает бутылочку «Менделеевской» из своего дипломата. Это всем понравилось. Дрюль начинает проявлять активность – курсируя в вагон-ресторан, он каждый раз появляется с новым ликером. «Амаретто», называемое в простонародье бабоукладчиком, вызывает соответствущее настроение, и летчик с моим соратником отправляются охотиться на баб. Первая попытка – цыганки. Я вытаскиваю мужчин из купе, и, глядя на жизнерадостные, молодые, ослиные хари, спрашиваю:
–Вы че, в натуре, их счас здесь начнете …?
– В ответ слышу, сквозь жизнерадостное ржание:
– Да нет, они нам петь сейчас будут!
– Да вы опупели, 3 часа ночи!
– Не сокращайся, все будет чики-пики!
И два орла начинают бегать по поезду искать гитару. Я не напрягаюсь, я греюсь и вскипаю. Потому что в моей сумке десять тысяч долларов заемных денег (десять квартир!). Она находятся в купе. В этом же купе сидят цыгане, которые будут петь. Епонское йо! Я хочу спать, но два бухих дятла уже тащат гитару, проводницу-владелицу инструмента и вязанку пойла. Ой, Йо! Да что б вас всех поимели жаркие медведи в холодных парадных!!!
Вагон катился по рельсам, цыгане пели, названные братаны пили. На пение цыганских сирен приходили люди и стремились остаться. Пойло плескалось, напарник был щедр на угощенье заглянувшим на огонек. Летчик был одухотворен и деятелен. Именно он начал брать в оборот дам, этих милых крошек, мчащихся на заработки в Воркуту. Они долго упирались, но летун не сдавался. С упрямством молодого ишака он роился вокруг них, стрекотал сорокой, галантно приглашал и хохотал. После поддержки, которая приблизительно в такой же форме была оказана моим спутником, куртизанки почтили наше купе своим присутствием. Немного позже к нам прибежал их сутенер и попытался их увести. Попытка была неудачной. Он был вынужден присоединиться к пьянству.
Ощущение от этой феерии образно можно было передать так. Какая-то непонятная смесь из цыганского табора, птичьего базара и махновского обоза, где никто не понимает, что он здесь делает, но все вместе это как-то движется, расплескиваясь, как переполненный стакан в руке непохмеленного алкоголика.