Прокурор

— Если бы я знала, Вадим Семенович! — воскликнула Инга Казимировна. Но на день-другой, видимо, придется задержаться. Кто знает, вдруг откроется что-нибудь интересное… С гостиницей поможете?

— А как же, — улыбнулся Трунин. — Поможем по старой дружбе.

Он стал звонить в гостиницу, а Гранская подумала: «Странное дело я веду. Стоит выйти на подозрительного человека, как он или погибает, или исчезает бесследно. И таких уже трое — Зубцов, Марчук и Козолуп…»

* * *

Старший лейтенант Коршунов шел по окраине небольшого белорусского городка, отыскивая нужный ему номер дома.

Искать близких Боржанского оказалось делом весьма трудным. Деревня, в которой родился главный художник южноморской сувенирной фабрики, была сожжена немцами, а с ней сгорел и архив сельсовета. На том месте было теперь водохранилище. Коршунову пока ни родных, ни знакомых разыскать не удалось. Если таковые вообще были. Единственный человек, знавший Германа Васильевича, был фельдшер Краснопольский, который и проживал теперь в этом городке.

…Инспектор постучался в калитку в глухом заборе. В ответ послышался старческий голос:

— Открыто!

Юрий Александрович вошел во двор. Маленький, щупленький старичок, оседлавший лестницу-стремянку, снимал с раскидистого дерева румяные яблоки.

— Погодите, дорогой товарищ, я сейчас, — проскрипел он, слезая на землю.

Коршунов помог ему. Представился (инспектор был в штатском). Краснопольский не удивился приходу работника милиции, наверное, потому, что уже привык за свою долгую жизнь ничему не удивляться. Фельдшеру шел девятый десяток.

— Гера Боржанский? — переспросил он, когда они устроились за шатким столом под яблоневыми деревьями. — Как же, как же, помню. Ох и постреленок был, заводила! А когда фашист пришел — героем стал!

— Я знаю, — кивнул Юрий Александрович. — Орден боевого Красного Знамени получил…

— О, мы гордимся им. В местном музее боевой славы портрет Геры висит… А вы бы знали, сколько я помучился с ним! Пацан, хочется в речке искупаться, на солнышке вверх пузом полежать, а ему нельзя было…

— Почему? — заинтересовался Коршунов.

— У мальчика было редкое заболевание. Витилиго.

— Что-что? — не понял Коршунов.

— Ви-ти-ли-го! — по складам произнес старичок. — Еще «песь» называют. В общем, штука не опасная, но не очень удобная…

— А в чем она проявляется?

— Белые пятна на коже. В основном — на лице, кистях рук, на предплечьях. Правда, ни боли, ни зуда. Просто пятна. Это оттого, что кожа полностью теряет особое красящее вещество — пигмент меланин. — Фельдшер улыбнулся, прищурив маленькие слезящиеся глазки. — Дефект, можно сказать, косметический. Одно правило нужно соблюдать неукоснительно — беречься от солнца. Чуть побудешь под его лучами — ожог! Ведь там, где эти пятна, кожа очень нежная…

Юрий Александрович поразился памяти Краснопольского.

— Конечно, Гера удержаться не мог, плескался в речке. А вечером я его гусиным жиром спасал. Первейшее, по-моему, средство от ожогов! Такая вот болезнь…

— Чудная, — подтвердил старший лейтенант.

— И вот казус какой: известна с незапамятных времен, а до сих пор кардинального средства от витилиго нет.

— Неужели? — удивился инспектор.

— Нет — и все. Так, подлечивают немного. Но эти самые пятна остаются на всю жизнь… Угощайтесь, пожалуйста. — Краснопольский пододвинул к Юрию Александровичу большую миску с яблоками. — С дерева — самый вкус…

— Спасибо, — ответил Коршунов, беря яблоко.

Сообщение о редкой болезни Боржанского заставило его задуматься.

— Расскажите, пожалуйста, что вы слышали о Германе Васильевиче, что он делал после войны и потом? — попросил инспектор.

— Гера воевал в партизанском отряде, был ранен. Вывезли на Большую землю самолетом. После этого его следы затерялись… Я сам был у партизан, лечил раненых. Затем, когда подошла Красная Армия, был в медсанбате. Дошел до Сандомира. Там меня осколок снаряда и подкараулил. — Краснопольский сложил на животе сухонькие руки. — Врачей, дорогой товарищ, тоже смерть находила. Как и всяких других — от солдата до генерала… Та-ак… Вернулся я домой из госпиталя — одни трубы печные на пепелище торчат… Старичок скорбно замолчал.

— Да, — вздохнул старший лейтенант, — полютовал фашист на белорусской земле.

— Страшно вспомнить, — сказал Краснопольский. — Так вот, самого Геру я больше не видел. А из всех земляков отыскал потом одного Максима Боржанского.

— Родственник Германа Васильевича?

— Дядя родной. Мы с Максимом встретились в Минске. Это было году в сорок шестом…

— А кто из родных у него есть?

— Сейчас — не знаю. Отец погиб в самом начале войны, мать немцы расстреляли. Родных братьев и сестер у Геры не было. В сорок шестом году были живы лишь дядя, Максим, о котором я говорил, и его дети — Мария и Олесь.

— Двоюродные брат и сестра, — уточнил старший лейтенант.

— Да, двоюродные. Мария старшая, а Олесь помладше будет…

— Не знаете, где они живут?

— Не могу сказать, дорогой товарищ, — сокрушенно развел руками Краснопольский.

— Сколько им теперь лет?