Прокурор

— Не знаю. — Она долго и тревожно смотрела прямо ему в глаза. Захарушка, милый, что-то у меня сердце болит за тебя. — Она положила руку на левую сторону груди. — Вот уже несколько дней все из рук валится… А вчера не выдержала, бросила свое хозяйство и на поезд…

Он обнял ее за плечи, повел в комнату.

О своих неприятностях Захар Петрович матери ничего не писал. Ни полслова.

* * *

Далеко от Зорянска, в Южноморске, в кабинете директора сувенирной фабрики Зарембы проходило совещание.

Фадей Борисович начал его торжественней обычного.

— Товарищи, собрал я вас, можно сказать, по очень приятному поводу. Вышестоящие инстанции решили, что коллектив нашего предприятия заслужил того, чтобы о нем рассказали по нашему областному телевидению. Будут снимать фильм.

Заремба поправил галстук и, оглядев присутствующих, спросил:

— А ведь наши рабочие действительно заслужили это, не так ли? — И, не дожидаясь ответа, сказал: — Так! Именно! Мы с вами, если можно так выразиться, только мозг. Даем направление. Но, сказать по чести, товары для народа творятся руками простых тружеников фабрики. Им и хвала. Им и спасибо.

Тихо шумел кондиционер, в комнате стояла тишина. Даже фикус, стоявший в углу, казалось, прислушивался к словам директора.

— А теперь разрешите представить вам Флору Юрьевну Баринову. Заремба указал на девушку в ослепительно белой кепочке с крошечным козырьком, очень мило сдвинутой набок, в шелковой блузке и синих атласных брючках, присобранных на щиколотках. На ногах у нее были кроссовки, в руках — блокнот и шариковая авторучка. Через плечо висел фотоаппарат.

Баринова чуть приподнялась со стула.

— Представитель областной телевизионной студии, — продолжал Фадей Борисович. — А это наш главный специалист — Герман Васильевич Боржанский…

Лет пятидесяти пяти, с крупной головой, рыжей бородой и потухшей трубкой в зубах, Боржанский, не вставая с места, чуть улыбнулся и поправил:

— Главный художник.

— А дело у нас какое? Художественное, — заметил директор.

Баринова что-то чиркнула в блокноте.

— Начальник специального экспериментального цеха, мы это подразделение обычно называем СЭЦ, для краткости, — объяснил Заремба, Евгений Иванович Анегин. Лихой казак и прекрасный организатор производства…

Начальник цеха, с которым в свой приезд беседовала Гранская, поднялся и вежливо поклонился.

— Вот это да! — восторженно вырвалось у девушки. — Просто превосходно! Онегин, Пушкин, творчество! Представляете, как это можно будет обыграть?!

Начальник СЭЦ пробасил:

— Только не Онегин, а Анегин.

— Все равно, — сказала Баринова, и ее авторучка забегала по бумаге. Зритель сразу запомнит… Первая находка!

— Завтра вы сможете сами познакомиться с другими нашими командирами производства, — повернулся к девушке Заремба. — Вы просили меня об этом, не так ли?

— Да, да, — ответила Баринова.

— А сейчас перед вами люди, которые осветят наше главное направление. Стратегию, так сказать, и тактику!..

— Из какой вы редакции? — поинтересовался Боржанский, посасывая чубук трубки.

— Общественно-политической. — Видя, что ответ не совсем удовлетворил главного художника, Баринова поспешно сказала: — Я хотела бы пояснить. Вернее, познакомить со своим замыслом…

— Простите, — перебил ее Фадей Борисович, — мы все здесь люди творческие… Чтобы было меньше официальщины, прошу, — указал он на кресла под фикусом.

Там Заремба говорил и с Гранской.

Все разместились за журнальным столиком. Секретарь директора принесла кофе. Разливал его Фадей Борисович.

— Извините, — сказал он, отваливаясь на спинку своего массивного кресла, держа дымящуюся чашечку, которая в его здоровенной руке выглядела наперстком. — Мы вас слушаем.

— Благодарю… Вы не совсем правильно выразились, Фадей Борисович. Это будет не фильм… Вы все, надеюсь, смотрите передачу «От всего сердца»?

— Не пропускаю, — кивнул Заремба.

— А как же! — подхватил Анегин.

Боржанский промолчал.

— Ее у нас в области делают по образу и подобию Центрального телевидения. Там «От всей души» ведет Валентина Леонтьева. Знаете?

На сей раз ее собеседники кивнули одновременно.

— Я считаю, слепо копировать ЦТ — не творческое дело! Нужен свой подход. У меня даже был спор с главным редактором студии. И я его убедила…

— Я тоже всегда за творческий подход, — солидно заметил Заремба, ставя пустую чашку на стол. — Идея должна быть одна, а решение… Здесь мы с Германом Васильевичем, — кивнул он на Боржанского, — и Евгением Ивановичем, — поклон Анегину, — вот так! — И директор прочно сцепил пальцы рук.

— Как раньше решалась передача? — горячо продолжала Баринова, ободренная словами директора. — Съемки в зале. Сидят люди, в орденах и медалях, смотрят на вас с экрана… Ведущий произносит слова. Пускай душевные, хорошие. Но ведь нам хочется увидеть этих людей за станком, дома, за любимым увлечением… Так я мыслю?

— Безусловно, — кивнул Фадей Борисович. — Мало мы показываем наших тружеников среди друзей и близких.