Прокурор по вызову

Сзади, совсем рядом, один за другим раздались выстрелы. Один из полицейских упал. Одновременно что-то с силой опустилось Турецкому на голову. Тупая боль штопором вонзилась в мозг. Падая, Турецкий все же успел повернуться. Незнакомый мужчина нависал сверху с занесенной для удара тяжелой тростью. За его спиной стояла молодая женщина с маленьким дамским пистолетом, опущенным в землю.

Струйка крови набежала Турецкому на глаза, и он провалился в темноту.

Дальнейшие события проходили мимо него. Он не видел, как, не успев ударить повторно и размозжить ему череп, неуклюже взмахнул руками и повалился на землю незнакомец. Как, отбросив далеко в сторону пистолет, скрылась, игнорируя свой «мерседес», в проходном подъезде женщина. Как на носилках его вкатили в фургон «скорой помощи» и мчали в ближайшую больницу.

– Папа, папа! Догоняй!

Ниночка звонко смеялась, стремительно уходя от Турецкого на лыжах.

Они мчались по заснеженным Альпам, ловко объезжая ели, и все неслись, неслись вниз. Снег искрился, слепил, и не было видно конца этому белому океану, разметавшемуся во все стороны на многие десятки, а может, и на сотни километров.

– Какой ты неуклюжий, па! – Ниночка обернулась, демонстрируя раскрасневшееся и счастливое лицо.

Турецкому стало стыдно… и обидно. Его родная, единственная дочь над ним смеется. Над ним, «важняком» Генпрокуратуры России. Уже чуть ли не ветераном и живой легендой следствия и сыска, грозой преступного мира.

Он до боли в суставах сжал лыжные палки, с силой оттолкнулся раз, потом еще раз, еще и еще.

Они выскочили на плоское плато почти одновременно. Виртуозно описав полукруг, Ниночка остановилась, расплылась в широкой улыбке.

– И все же я первая, первая! Я тебя обогнала! – тараторила она.

– Ну хорошо, согласен – обогнала, – сдался Турецкий, любуясь дочерью и одновременно испытывая непреодолимое желание отшлепать ее.

Ниночка попереминалась с ноги на ногу и неожиданно серьезно спросила:

– Пап, а ты все еще любишь маму?

От такого взрослого вопроса Турецкий едва не упал в сугроб. Издав нечленораздельное мычание, он все же разлепил губы:

– Что за глупый вопрос? И вообще, ты это к чему? – Предчувствуя какой-то подвох, он с подозрением уставился на дочь.

– Да так. – Ниночка непринужденно махнула рукой и совершила вокруг него небольшой круг почета. – Красивая женщина, в расцвете сил и здоровья. Можно сказать, почти одинокая.

– Как это «одинокая»? – не понял Турецкий.

– Папа! – Ниночка перестала описывать вокруг него круги, остановилась, прямо и лукаво заглянув в глаза. – А как часто ты бываешь дома? А когда последний раз дарил маме цветы?

Чего– чего, а такого разговора, да еще на отдыхе в горах, Турецкий не ожидал. И с кем?! С дочерью! Она его будет жизни учить.

Турецкий принял стойку для атаки и перешел в наступление:

– Маму я люблю.

– Не видно, – парировала Ниночка.

– У меня много работы, – продолжал он, уже не зная, то ли наступает, то ли оправдывается. – Понимаешь, у нас, у взрослых, своя жизнь. И мы иногда не принадлежим сами себе. А насчет цветов и знаков внимания мы с мамой как-нибудь разберемся сами.

– Я, между прочим, тоже уже взрослая. Ты и не заметил? – Ниночка легко оттолкнулась и на одной ноге заскользила в грациозном пируэте. – И имею в нашей семье право голоса.

Турецкий остолбенел. А ведь действительно, когда она успела вырасти?

– Ты все бегаешь за своими бандитами, а на нас с мамой у тебя времени нет, – рассуждала вслух девочка, продолжая скользить по широкой дуге.

«И как это у нее получается?» – подумал Турецкий, а вслух сказал:

– Но вот приехали же отдыхать. Да и раньше ездили.

– И как часто это было? – задела за живое Ниночка, поменяла ногу, приняла стойку «ласточка» и стала приближаться.

Турецкий отступил и все же сел в сугроб. Он не на шутку рассердился.

– Взрослые сами решают – что, где и когда, – раздраженно выпалил он.

Ниночка затормозила в полуметре от него и пристально посмотрела сверху вниз.

– А у нас вы когда-нибудь спрашиваете?

И, словно в ответ на ее вопрос, над ними раздалось мощное непрерывное жужжание. Оба одновременно подняли головы.

Вертолет без опознавательных знаков завис огромной серой стрекозой и медленно опускался. Из распахнутой боковой двери выглядывал Грязнов.

– Привет, дядя Слава! – Ниночка помахала ему рукавичкой.

Грязнов пытался знаками что-то объяснить Турецкому. Указал на него, потом ткнул в грудь себя, резанул ребром ладони по горлу и сымитировал удар кулаком по макушке.

Из этого набора жестов Турецкий понял только одно, что Слава прилетел по его душу и никакие отговорки не принимаются, иначе каюк обоим. Причем лететь надо срочно. Он растерянно посмотрел на дочь.

– Я же тебе говорила – все этим и закончится, – спокойно и даже, как показалось Турецкому, равнодушно произнесла она.

Турецкий сбросил лыжи, освободился от палок.

– Отвезешь на базу?

– Куда ж я денусь? Что передать маме?

Турецкий уже поднимался по выброшенной лестнице, крикнул:

– Я скоро. Не волнуйтесь.

– Знаем мы твое скоро. – Ниночка уже развернулась и, подхватив его снаряжение, быстро удалялась. – Можешь не спешить.