Файхен посмотрел на часы. На его физиономии появилось некое недоумение. И Лиза знала почему: по гауптману фон Шубенбаху можно было часы проверять — ему следовало выйти из подворотни две минуты назад, однако его не было. Лизе также была известна причина этой задержки: Шубенбаха задержал внезапный звонок по телефону. Разумеется, Лиза была также в курсе того, кто и почему позвонил гауптману. Это был Алекс Вернер, которому вдруг именно сейчас, с утра пораньше, взбрело сообщить другу Вальтеру о своем ночном телефонном звонке в Берлин и о беседе с отцом. Алекс рассказал отцу о честолюбивых надеждах Шубенбаха занять место главного военного следователя Восточного фронта, и герр Вернер-старший обещал всеми силами поддержать эти надежды. Разумеется, Шубенбах несколько опешил от такой расторопности Алекса. Может быть, даже не слишком поверил в его угодливость и счел, что тот просто пытается расположить бывшего приятеля, ставшего теперь очень опасным, в свою пользу. Впрочем, гауптман мог сам убедиться в том, что это правда, справившись у телефонистов на станции. Алекс и в самом деле звонил в Берлин и, не называя никаких фамилий, говорил с отцом о помощи, которая может понадобиться его доброму знакомому, даже, можно сказать, лучшему другу. Ну а если этот сумбурный разговор заставил герра Вернера усомниться в здравости рассудка сына, то это уж осталось сугубо между ними двумя. Алекс рассчитывал, что даже если Шубенбах почует неладное и позвонит на станцию, то содержание разговора уточнять не будет: во‑первых, ему нужно спешить на службу, во‑вторых, телефонист, дежуривший ночью, сменился. Впрочем, можно было уповать на то, что обойдется без проверки: Шубенбах будет воодушевлен тем, что «трикотажный принц», этот высокомерный насмешник, теперь заискивает перед ним. И, натешив свою гордыню, гауптман поспешит к автомобилю, изумляясь, как это он, известный своей пунктуальностью, мог настолько опоздать! На целых четверть часа!
За эти четверть часа возле подворотни произошло следующее.
Мимо Ганса Файхена, который уже начал слегка беспокоиться, прошла красивая высокая девушка — по виду из тех русских, которые отлично уживались с новым порядком. Об этом можно было судить по ее нарядной одежде, веселой улыбке и французской сигарете, зажатой в напомаженных губах. Она шла, безуспешно щелкая зажигалкой, наконец отбросила ее и повернулась к машине.