— Помнится, мы еще говорили о белье, — напомнил Вернер, сопроводив свои слова весьма игривым взглядом. — Эту тему я вообще готов обсуждать хоть целый час. Объясняю почему: это профессиональный интерес. Мой отец — самый крупный в Германии производитель трикотажа, в том числе и шелкового, бельевого. Его иногда называют трикотажным королем.
— Фу-ты ну-ты… — изумленно протянула Лиза. — А вы, значит, трикотажный принц?
— Вот именно, — кивнул Алекс. — Разумеется, теперь, с войной, все иначе. Ах, как бы я хотел, чтобы вернулись прежние времена, и наши заводы вновь начали производить дамское белье, чтобы все девушки, в том числе русские, могли носить трусики и лифчики, сшитые не из каких-то ситцевых тряпок или, в самом лучшем случае, из обрезков парашютов сбитых летчиков (честное слово, это, так сказать, исторический факт, я не вру, сам видел нечто подобное, даже купил за немалые деньги, когда-нибудь устрою музей белья и выставлю там как экспонат), а настоящий шелковый трикотаж! Желательно натуральный. Я недолюбливаю вискозу. Говорят, за ней большое будущее, но пока от нее одни только хлопоты.
— В каком же смысле? — живо поинтересовалась Лиза — не потому, конечно, что это было ей так уж интересно, а чтобы заговорить Алексу зубы и отвлечь его внимание от саквояжа.
Все замечает это глазастый фашист! Само собой, саквояж был громоздким и неудобным, вдобавок обшарпанным, совершенно не шел к Лизиному новому платью в изысканную меленькую бело-зеленую клеточку и к новым белым туфлям (все из запасов фрау Эммы, разумеется!), но через пару-тройку дней Лиза в этом самом саквояже принесет в «Розовую розу» кислотную мину, и ей хотелось приучить окружающих к его виду. Саквояж должен стать ее привычным атрибутом, не вызывающим никаких подозрений.