Хранители закончили молитву, склонив головы перед костром. В пламени, которое оранжевыми всполохами взлетало в ночное небо, лежали три завернутые в темные ткани фигуры – Ньял, Бойд и Торин. Зейлан не была знакома с этими Хранителями и даже не могла связать их имена с лицами, но ее горло предательски сжималось, с каждой минутой все сильнее. Но она не хотела, чтобы перед Томбеллом и остальными пролилась хоть одна ее слеза. И без того было слишком много разговоров о ней. Она уже была не только женщиной, но и непослушной бабой. И чего ей точно не нужно было, так это получить ко всему еще и репутацию плаксы. При этом ее чувства были вызваны не только смертью этих мужчин. Обстоятельства, которые привели ее к собственной неудаче и разбередили воспоминания о родителях, наполнили тяжестью ее сердце.
– Никто не знаком с прощанием лучше, чем Хранитель! – голос фельдмаршала эхом разнесся по всей площади. Он стоял на пьедестале, благодаря чему мог смотреть на стражников и на пламя. При этом его взгляд был таким же невыразительным, как и его голос. Вероятно, за последние десятилетия он видел на костре рядом с собой уже многих людей, и происходящее не трогало его. – Мы теряем многих близких людей. Отцов. Матерей. Братьев. Жен и детей. Мы оставляем их, чтобы приехать сюда и служить нашей стране. И сегодня все наши близкие стали землей и пеплом, так же как Ньял, Бойд и Торин. Пусть дым этого костра найдет дорогу обратно к их семьям. И пусть они покоятся с миром.
Горло Зейлан немилосердно сдавило, и она яростно моргнула, чтобы прогнать влагу из глаз. Теперь мужчины, собравшиеся вокруг костра, один за другим выступали вперед и бросали в пламя что-то, девушка не могла понять что.
– Что это? – спросил Этен, который все время находился рядом с ней, понизив голос. Огонь отбрасывал светлые оранжевые тени на его хмурое от горя лицо.
Зейлан кашлянула.
– Я… я не знаю.
– Игральные карты, пучки волос, лоскуты ткани… то, что вы всегда можете дать, – ответил кто-то позади них. Зейлан обернулась. Сначала она не узнала Хранителя, который, согнувшись, стоял позади них, держа в руке трость, которая, очевидно, должна была сломаться под тяжестью его массивного тела. Но когда послушница заглянула в карие глаза мужчины, она поняла, что это Готар. Последний раз, когда девушка видела его, он лежал, истекая кровью, на земле подвергшейся нападению эльвы деревни, и с тех пор не выходил из лазарета.
– Зачем они это делают? – спросил Этен.
Готар сделал неуловимое движение, словно собираясь пожать плечами.
– Традиция. Так усопшие что-нибудь возьмут от нас и смогут думать о нас, отдыхая с миром.
Почему никто не сказал им об этом?
– Я ничего не принесла с собой, – сказала Зейлан с сожалением в голосе.
– Это не имеет значения, – сказал Готар с мягкой улыбкой.
Улыбка повисла на его губах как-то криво, словно ему давали успокаивающие травы или что-то в этом роде, которые туманили его разум и отвлекали от боли, которую причинял ему яд эльвы. – Будете знать на будущее, при следующем захоронении, которое, надеюсь, заставит себя долго ждать.
Этен кивнул и снова повернулся к костру. Зейлан же никак не могла отвернуться от Готара, задаваясь вопросом, лежал бы он сейчас в пламени костра четвертым усопшим, если бы не она. Хранитель выдержал ее взгляд и, кивнув, предложил ей последовать за ним. Девушка повиновалась, и Готар мучительно медленными шагами направился к срубленному дереву, которое большинство стражников использовали в качестве скамьи.
Со стоном он сел. Зейлан сняла с пояса волшебный меч, прислонила его к стволу дерева и заняла место рядом со стражником. Готар полез в карман своего плаща и вытащил какую-то баночку. Зейлан сначала подумала, что это средство от боли, но это был белый крем. Он опустил палец в баночку и намазал его себе под нос.
– Это от вони, – сказал он, отвечая на ее вопросительный взгляд. – Я ненавижу запах горелого человеческого мяса.
Зейлан кивнула, ибо сладковатый аромат обгорелой человеческой плоти претил и ей тоже. К счастью, эта ночь не была спокойной и сильные порывы ветра быстро разгоняли дым.
Готар протянул ей банку. Зейлан колебалась всего секунду и, прежде чем придумать что-нибудь, взяла мазь, которая имела приятный цветочный аромат. Любой другой стражник, вероятно, отказался бы от нее из боязни показаться слабым, но ей Готар мог доверять. Он, вероятно, был жив только из-за нее и не будет думать о ней плохо.
Он спрятал баночку в кармане своего плаща и снова наклонился вперед, подперев сложенные под подбородком руки тростью. Готар не выглядел старше девятнадцати-двадцати лет, и видимых поражений на его лице и теле не было. Благодаря целительским способностям все раны уже затянулись, а шрамы исчезли.
– Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты спасла меня.
– Это же само собой разумеется.
– Нет, это не так. Ты была не обязана.