Проклятый манускрипт

Стоявшие вокруг монашки вскрикнули и перекрестились. Некоторые, опешив, упали на колени. Прошло пару секунд, и к аббатисе вернулось обычное самообладание.

— Господь наказал ее за дьявольский проступок, — бесцветным голосом сказала она. — Да упокоится ее душа.

По традиции аббатства сестру Филиппу на следующий день завернули в холстину и положили на доску. На доске был нарисован равносторонний крест и вырезано имя монахини, раскрашенное красно-коричневой краской. Такая доска ждала каждую обитательницу монастыря. Их складывали друг на друга в склепе под церковью, и аббатиса усмотрела знак свыше в том, что доска Филиппы лежала сверху.

Священник из ближайшего города, обычно исповедовавший монахинь и служивший мессу, толстый высокомерный пьяница, который требовал за каждый ритуал натурой, — про него даже говорили, что при заключении брака он пытает счастья у невесты, — этот духовник благословил труп Филиппы, прежде чем его положили в стенную нишу и закрыли каменной плитой. Плату за свои труды — два круглых хлеба и бочонок пива — священнослужитель погрузил на свою двухколесную телегу, запряженную волами, на которой он приехал. Затем он хлестнул волов рукояткой плети и уехал прочь.

Альто Брабантский оказался в жалком положении, когда ему пришлось заканчивать икону святой Сесилии без своей модели. В его памяти остался силуэт Афры, цвет ее кожи, все тени, отбрасываемые округлостями ее тела. Для вида Альто поинтересовался, куда подевалась его натурщица, но, кого бы он ни спросил, все только пожимали плечами и обращали взоры к небу.

Когда художник только начинал свою работу, никто не интересовался процессом создания иконы, зато теперь, когда он заканчивал, она вызвала бурю интереса. После часовых молитв — заутрени и утренней молитвы — монашки маленькими группами прокрадывались на склад, где художник наносил тонкой кистью последние штрихи на икону святой Сесилии. Восхищенные теплом, которое излучало ее тело, некоторые падали перед иконой на колени или плакали от умиления.

В середине ноября, когда уже ударили первые морозы, перестройка церкви начала подходить к концу. Уже постелили новую крышу и убрали леса с внешней стороны. Выдержанная внутри в серых и розовых тонах, со стремящимся вверх, к небу, куполом, церковь освещалась таинственным светом, когда солнце светило через высокие витражные окна.

Но больше всего восхищения досталось Альто Брабантскому, когда он установил триптих с иконой святой Сесилии. Он сам чувствовал то же, что и монахини. Он видел в Сесилии только Афру. Монахини тоже восхищались изображением не Сесилии, а Афры, которая внезапно исчезла или вознеслась на небо, как Дева Мария.

Ко дню освящения церкви монахини тщательно вычистили все аббатство. Все окна были занавешены красными полотнами. У каждой двери горели факелы из свежесрубленной ели. Около десяти часов на внутренний двор монастыря въехала повозка, запряженная шестью лошадьми, за ней следовали наездники с красно-белыми знаменами и семь фургонов. Монахини стояли полукругом, в центре была аббатиса. Не успела еще повозка с нарисованным на ней красным орнаментом и гербом остановиться, как с козел соскочил лакей в парадной одежде, распахнул двери и подставил лесенку. И тут же в дверях показалась сгорбленная полная фигура епископа Ансельма Аугсбургского.

Монахини преклонили колени и перекрестились, когда из повозки вышел господин в расшитых золотом одеждах поверх ярко-алого дорожного костюма. Согласно обычаю, аббатиса поцеловала его перстень и поприветствовала дорогого гостя. В повседневной молчаливой жизни монастыря такое событие значило гораздо больше, чем просто разнообразие. Целый день можно было не соблюдать обет молчания. А о скудной пище — настоящей причине того, что монахини были скорее похожи на нищих, — можно было забыть на весь день.

Для его преосвященства и его свиты монахини подготовили праздничную трапезу, в соответствии с торжественностью повода и временем года: дичь из окрестных лугов и лесов, рыбу из ближайшей реки, сома и несоленую форель, овощи и травы из сада за стенами монастыря и печенье, аромат которого был слышен везде во дворе. В сосудах было даже вино из Бодензее, для монахинь это граничило с грехом сладострастия. О пиве можно даже умолчать.

Хор монахинь тонкими голосами выводил «Аллилуйя», а сопровождающие епископа каноники (члены капитула), бенефиции и старшие священники надели свои роскошные одежды и направились к церкви. Когда епископ Ансельм вошел в новое здание, в аббатстве пахло свежей известью и краской, воском и ладаном. Он одобрительно оглядел новый Божий дом. И тут епископ остановился. Вся процессия застыла на месте. Взгляд Ансельма остановился на иконе святой Сесилии. Сопровождающие лица тоже, казалось, были обеспокоены видом святой.

Альто Брабантский незаметно наблюдал за этой сценой, стоя за колонной. У него было недоброе предчувствие. Тут процессия снова пришла в движение. Седой священнослужитель так засмотрелся на святую, что следовавшему за ним пришлось подтолкнуть его в спину.