Проклятый. Евангелие от Иуды. Книга 2

Из глаза чистильщика потекла студенистая масса, перемешанная с кровью. Он зажал ладонями изуродованную глазницу и, шатаясь, встал.

Это было ошибкой, роковой ошибкой (наоборот, надо было вжаться в нагретый солнцем рубероид, отползти, скрывая местоположение от врага!) и Анри никогда бы не сделал ее, если бы не болевой шок. Он осознал, что допустил фатальный промах, даже через волну боли, но за доли секунды до того, как выпущенная Зайдом «матчевая» пуля ударила его в грудь. Бедуин целил в сердце, но в момент выстрела Анри шатнуло и пуля отклонилась на ладонь правее, поэтому чистильщик умер не сразу. Осколки раздробленной кости прошили легкие, и кровь моментально хлынула изо рта ликвидатора, вскипела розовой пеной под шеей, когда он упал. Тот, кого называли Анри, не смог даже крикнуть — в груди не было воздуха и он внезапно разучился дышать. Он не смог даже засипеть — только забулькал, как переполненный сосуд, забился, разрывая рубашку, силясь наполнить легкие не горячей пенной жижей, а воздухом. Сердце еще несколько раз сжалось судорожно, выталкивая через пробитую легочную артерию остатки жизни, и стало.

Христо не сразу понял, что произошло. Он был слишком увлечен боем, сосредоточен на своем секторе наблюдения (умение отрешиться от любых внешних раздражителей — одно из важных для снайпера качеств) и не понял бы, что напарника подстрелили, если бы не грохот в гарнитуре, когда пуля бедуина пробила переговорное устройство.

Звук хлестнул Христо по барабанной перепонке, заставил схватиться за ухо. В тот же миг он обернулся и не увидел Анри на позиции: с того места, где располагался лже-болгарин, упавшего было не рассмотреть. Снайпер на секунду замешкался — в наушниках хрипела несущая, Анри на вызовы не отвечал. Спешить на помощь? Оставаться на позиции?

Христо был профессионалом.

Он сорвал с головы бесполезную гарнитуру, «уоки-токи» полетел прочь. Если напарник еще жив, то подождет до того момента, как задание будет выполнено. Если умрет от кровопотери — что ж, значит, так суждено. Если же он уже умер, то помощь ему не нужна.

На размышление и вывод Христо понадобилось не более трех секунд, еще столько же он потерял, пока тряс головой от боли в травмированном ухе. Шесть секунд — ерунда в обычной жизни. Но в боевой ситуации шесть секунд могут стать синонимом вечности, погубить кого-то или, наоборот, спасти чью-то жизнь.

Эти шесть секунд дали шанс уцелеть Рувиму Кацу и его друзьям. Оставалось только воспользоваться этим шансом.

Глава 19

Римская империя. Эфес.

54 год н. э.

Между ними повисло молчание. Тяжелое, как гранитная глыба.

Первым его нарушил Шаул.

— Я хотел увидеть тебя, Мириам, чтобы сказать — ты всегда будешь рядом с Ним. Но никогда не будешь сама по себе.

— Это Иаков так решил?

— Мы не ладим с Иаковом, — сокрушенно признался га-Тарси. — Но думаю, что в этом вопросе у меня, Кифы и брата Иешуа общая позиция. И общий интерес. Так будет лучше для всех. Марк пишет книгу, где будет сказано так. Матфей пишет книгу, где будет сказано так. Лука, с которым мы неразлучны, тоже пишет книгу о Нем, и там немало хороших слов о тебе, но, наверное, это не то, что ты хочешь прочесть. Даже твой друг Иоханнан, с недавних пор избегающий встреч со мной, вряд ли напишет иное, если когда-нибудь решиться записать свои воспоминания о тех годах.

— А ведь ни тебя, ни Иакова не было рядом с нами тогда… — в словах Мириам чувствовалась полынная горечь.

— Мы пришли тогда, года Он того захотел, — мягко возразил Шаул. — Не раньше и не позже. В свой час. У каждого свой час, своя роль. Есть верные ученики, есть женщина, Им спасенная, есть предатель, обрекший Его на казнь и муки, есть страшная смерть этого предателя и чудесное воскресение Иешуа. Все, что обещали древние пророчества, сбылось. К нам приходил Маши-ах, но мы не узнали Его и послали на смерть, но Он тут же воскрес и обязательно приведет всех в Царство Небесное. Не только иудеев, Мириам. Всех, кто уверует… Где тут сказано о том, что у Него была жена? Кто говорит о том, что у Него был сын?

Он посмотрел на светлеющее небо, на хлопья сажи, кружащие над площадью диковинными черными бабочками, на мутный кусок луны, скребущий по плоским крышам, потер виски и провел своими тонкопалыми лапками по лицу сверху вниз, словно омывая, и произнес негромко:

— Не пиши книги о Нем, Мириам, не надо. Никогда не пиши. Никому не говори, что твой Иосиф — это его сын, пусть он будет только твой, и Господь пошлет вам обоим долгую и счастливую жизнь, полную благодати.

— Ты грозишь мне? — спросила Мириам.

— Ну, что ты… — отозвался Шаул. В голосе его послышалась укоризна. — Как можно? И зачем? Эфес — спокойный город. В нем так приятно жить, воспитывать внуков, стареть. Дай мне время, и даже здесь Его имя будет звучать на каждом шагу. Ты так хотела сохранить память о Нем, Мириам. И она будет сохранена.

Шаул улыбнулся. Улыбка получилась невеселой.

— Это я тебе обещаю.