Проклятый

- Вы не знаете, как это могло случиться? - спросил санитар. наверняка же никто в окрестностях не держит дома бутылки с жидким газом? Знаете, наверно, азот, кислород или что-то еще в таком же роде.

Я покачал головой.

- Никого такого не знаю. Ничего подобного нет у меня в доме.

- Она всегда была такая ласковая и добрая, - прошелестел Уолтер. Она так сильно любила свою мать. Никогда не была холодной, безразличной. Никогда, никогда...

- Все будет хорошо, - повторил санитар, затем помог Уолтеру сесть в карету скорой помощи через заднюю дверь. Он запер за ним дверцу, подошел ко мне и сказал:

- Это ваша теща, верно?

- Точно.

- Последите за дедом. Ему нужна ваша помощь.

- Вы думаете, что она умрет?

Санитар поднял руку:

- Я не говорю, что будет жить, и не говорю, что умрет. Но всегда помогает, если у пациента есть воля к жизни, а у нее явно ее совершенно нет. Дело идет и ее дочери, не знаю точно. Наверно, о вашей жене, нет?

- О моей бывшей жене. Она умерла месяц назад.

- Мне неприятно, - сказал санитар. - Плохой год для вас, верно?

20

Когда мы ехали в графство Дракут, на встречу со старым Дугласом Эвелитом, лило как из ведра. Небо было покрыто непроницаемой серостью, напоминающей тряпку из мокрой фланели, а дождь лил и лил, как будто никогда не собирался переставать, как будто в Массачусетсе никогда не засветило бы уже солнца.

Мы ехали втроем на моей машине - я, Эдвард и Форрест. Джимми Карлсен тоже хотел выбраться с нами, но его мать в последнюю секунду потребовала, чтобы он ехал в Кэмбридж и съел воскресный ленч со своими кузенами из Аризоны.

- Мать Джимми из тех мегер, которые всегда обязаны настоять на своем, - объяснил Форрест, когда мы уже отправились в путь.

- Каждая мать такова, - ответил Эдвард, и я с жалостью и сочувствием подумал о Констанс Бедфорд. Уолтер позвонил мне утром и сказал, что Констанс все еще находится в отделении интенсивной терапии и что врачи из Грейнитхед очень сдержанно оценивают ее шанс выжить. "Серьезные физические повреждения и психический шок", так звучал диагноз.

Пока я еще не рассказал Эдварду и Форресту об ужасных событиях прошедшей ночи. Я хотел сам сначала их обдумать, прежде чем начну о них дискутировать, особенно с кем-то, кто настроен так скептически, как Эдвард. Я собирался рассказать им все раньше или позже, но сейчас я просто не мог сосредоточиться. Глазами души я видел напирающих призраков, открытые гробы и потрескавшиеся глазные яблоки. Я ничего из всего этого не понимал и не хотел в этом насильно отчитываться, чтобы не создать для себя еще большего замешательства в мозгах. Это было значительно больше, чем "погребальная истерия" доктора Розена. Это был иной мир, иной род существования, слишком могущественный и таинственный для способностей и возможностей врачей и психиатров. Если я хотел как-то помочь Джейн, Нейлу Манци или этим искупляющим душам, которые преследовали меня прошедшей ночью, я должен был подробно познакомиться с этим иным миром, откидывая всякие предубеждения и готовые выводы.

В _с_т_р_а_н_у _м_е_р_т_в_ы_х _т_ы _м_о_ж_е_ш_ь _в_о_й_т_и т_о_л_ь_к_о _к_а_к _н_а_с_л_е_д_н_и_к_... Так она сказала, как будто цитировала из книги... _п_о _в_ы_з_о_в_у _т_о_г_о _и_з _р_о_д_н_ы_х_, к_о_т_о_р_ы_й _у_м_е_р _п_е_р_е_д _т_о_б_о_й_...

Эти слова утвердили меня в более ранней версии, что смертельные случаи в Грейнитхед имели сверхъестественный характер, что это умершие вызывали к себе живых - что это был какой-то спиритический сеанс наоборот, с трагическими, нередко ужасными последствиями.

- По крайней мере теперь я знал только одно: что сам я неприкосновенен, что я защищен моим еле не родившимся сыном. Может, не от всей мощи того, что лежало на дне в трюме "Дэвида Дарка", но наверняка от Джейн.

Сидя за рулем, я чувствовал нарастающую горечь; горечь и усталость. Охваченный ужасающей депрессией, я повторял себе, что я совершенно бессилен, что я не могу сделать ничего, чтобы обеспечить покой душе Джейн. Хотя я и отчаивался после ее смерти, намного худшим было сознание, что ее душа все еще заключена в эту ужасную бездну среди призраков скелетов и гниющих трупов. Боль стала более мучительной, а беспомощность и отчаяние еще усилили старое чувство потери.

Я слушал Брамса по автомобильному магнитофону, чтобы успокоиться, и болтал с Эдвардом и Форрестом о Джилли Мак-Кормик, о музыке, о корпусе "Дэвида Дарка"... и снова о Джилли Мак-Кормик.

- Она к тебе неравнодушна? - спросил Эдвард, когда мы выезжали в пригороды Берлингтона.

- Это кто, Джилли?

- А кто же еще?

- Не знаю, - ответил я. Мне кажется, что между нами есть какая-то симпатия.

- Ты слышал, - завопил Форрест. - Между нами есть какая-то симпатия. Так говорит образованный тип вместо: "Мы только друзья".

Эдвард снял очки и протер их мятым платком.

- Восхищаюсь твоим темпом, Джон. Ты действительно прешь к цели, как "Шерман", когда чего-то хочешь.

- Она очень привлекательная девушка, - ответил я.

- Это точно, - согласился Эдвард. Казалось, что я почувствовал в его голосе нотку ревности.