Проклятые

В этот раз я попал не туда. Там был кто-то, кто пытался увести меня по другому пути.

– Это было очень похоже на Детройт, – ответил я.

Однажды, проснувшись днем после очередной порции процедур, я увидел у себя в палате нового посетителя. Это была одна из тех приторно-ласковых волонтеров, которых я достаточно насмотрелся в больничном холле. Они катали тележки, доверху набитые газетами, журналами и всякими плюшевыми зверушками. До сих пор подозреваю, что они тусовались в госпитале, мотая какой-то условный срок, и считали часы до его окончания, раздавая журналы трехмесячной давности, вместо того чтобы сидеть в колонии для несовершеннолетних. А может, они и вправду были добрыми ребятами, искренне стремившимися помочь?

Именно это я хотел спросить у девчушки, которая как раз стояла спиной ко мне и доставала из своей тележки газеты. Пока я обдумывал, как бы повежливее сформулировать свой вопрос, девушка заговорила сама:

– Специальная посылка для мистера Орчарда.

Все замерло вокруг. Ее спина, длинные волосы, лежащие на розовом халатике, и шаги в холле за дверями. И оглушительная тишина.

Нелегко было разыскать это место, скажу я тебе. Но кто ищет, тот всегда найдет.

Девушка обернулась. Увидев выражение ужаса в моих расширившихся глазах, она изобразила на своем лице деланый страх, рот ее превратился в черный овал.

Нет!

Это не было словом или сдавленным криком. Это было безнадежное отрицание, которое я чувствовал всякий раз, когда она подходила ко мне. Отчаянное желание, чтобы она ушла прочь, которое так никогда и не сбылось.

Она вложила мне в руку газету.

Я сразу узнал ее, хотя много лет не смотрел на нее. «Детройт Фри Пресс» за 9 июля 1989 года. Тот самый номер, который сунули нам под дверь дома в Ройял-Оук на следующее утро после пожара, забравшего наши с Эш жизни. Заголовок в углу первой страницы был надорван папой, а сама газета лежала в кухне на столе, но к ней никогда не прикасались. «ТРАГЕДИЯ НА ПОЖАРЕ УНЕСЛА ДВЕ ЖИЗНИ. БРАТ И СЕСТРА ПОСТРАДАЛИ В ОГНЕ. ОСТАЮТСЯ ВОПРОСЫ».

Я поднял глаза, она была здесь. Зыбкое марево у изножья кровати.

Эш подняла руку и прикоснулась к пакету для внутривенных инъекций, висевшему рядом. Подержала на весу, словно оценивая его тяжесть, качнула. А потом ее пальцы сжали прозрачный пластик. Пакет сжался, и жидкость стремительно хлынула по трубке в мою руку. Вена мгновенно вздулась, и тут же руку пронзила острая боль. Плечо мгновенно онемело, а грудь словно охватило огнем.

Тогда она разжала пальцы.

Мешочек тут же распрямился, всасывая содержимое трубки. Вместе с ним туда попала и кровь из вены. Она заклубилась в прозрачной жидкости, окрашивая ее в алый, а затем еще более темный цвет.

Эш снова сжала пакет с раствором.

И теперь боль нашла свое место. Мое сердце. Мне показалось, что его сжали тисками.

У меня чуть глаза не вылезли из орбит. Их застлала красная пелена. Тяжелыми молотками застучало в висках.

И откуда-то из страшной близости донесся запах Эш. Ее губы, горячие и сухие, прикоснулись к моему уху, обдавая его ледяным холодом.

Я скучаю по тебе, Дэнни, дружок.

Я вслепую ударил кулаком туда, где она стояла, но попал по пустому месту. Только пакет с раствором качнулся на подвеске. Я открыл глаза.

Раствор был кристально прозрачным. Боль в груди исчезла, словно ее никогда не было.

Никакой Эш.

Никакой газеты на кровати.

И все же остался запах. Неуловимый след духов, от которого я, шатаясь, попытался избавиться в ду́ше, а там, промахнувшись мимо раковины, долго блевал на пол.

Я скучаю по тебе…

Глава 14

Почти через три недели, вколов в мои вены все, что было возможно, и собрав кучу всяких анализов, меня наконец выписали. Последним зашел проститься хирург, который мне нравился. Он принес недавно приобретенный экземпляр моей книги, и я подписал ее: «Спасибо за помощь моему слабому организму».

– Годится, – сказал врач и захлопнул книгу. Это убедительно показывало, что больше он ее никогда не откроет снова.

– Мне бы хотелось отблагодарить вас чем-то более существенным, – сказал я. – Вы играете в гольф? Как насчет членского билета в гольф-клуб?

– Я отказался от членства в одном из них, когда понял, что все эти клюшки и прочие снасти просто разорят меня. И потом, у меня уже есть сезонный абонемент на «Фенуэй». Но, поверьте, ваше выздоровление для меня самая лучшая награда.

– Ну, ладно. Тогда до новой встречи.

– Что-что?

– А как же трансплантация?

– Ах, да! Верно.

– Если будет что-то подходящее…

– Конечно. Могу вам сказать, мы все будем за вас держать пальцы скрещенными.

Он бросил на меня взгляд, из которого стало ясно, что он верит в чудеса, как любой человек. Потом попросил выпить апельсинового сока из банки, что стояла нераспечатанной у меня на столике, и продолжил: