Проклятые

Я заверила Горана, что он не убивал меня. Да, в каком-то смысле он случайно убил человека, отождествляемого с Мэдисон Спенсер. Он навсегда уничтожил ту физическую манифестацию меня, но Горан не убил… меня. Я продолжаю существовать. Более того, его действия были вызваны моим собственным неверным пониманием французских поцелуев. Что произошло в том номере – глупейшая комедия ошибок.

Я благосклонно приняла Тиграстика, а потом познакомила Горана с Эмили. Мы втроем пошли дальше и гуляли до тех пор, пока долг не потребовал от меня возобновить свои телемаркетологические обязанности.

Мой любимый котенок свернулся и задремал у меня на коленях, счастливо мурлыча, наушники прочно сели на место, и я стала делать звонки живым людям в тех временных зонах, где вот-вот должен был начаться ужин.

В одном таком доме со знакомым калифорнийским кодом трубку поднял мужчина:

– Алло?

– Здравствуйте, сэр, – сказала я, следуя по памяти скрипту, который предусматривает все мои реплики. Поглаживая котенка, устроившегося у меня на коленях, я говорю: – Не уделите ли мне пару минут для важного исследования потребительских привычек касательно нескольких конкурирующих марок клейкой ленты?

Если не клейкая лента, то другая прозаичная тема: спрей для полировки мебели, зубная нить, канцелярские кнопки.

На заднем фоне еле слышный голос женщины спрашивает:

– Антонио? Тебе плохо?

Голос женщины, как и телефонный номер, кажется странно знакомым.

Продолжая гладить Тиграстика, я говорю:

– Это займет всего пару секунд…

Пауза.

– Алло? Сэр?

Молчание прерывает вздох, почти всхлип. Мужчина спрашивает:

– Мэдди?

Я перепроверяю телефонный номер, десятизначный номер на маленьком мониторе, и узнаю его.

В наушниках мужчина говорит:

– О, доченька моя… это ты?

Голос женщины на заднем фоне говорит:

– Я возьму трубку в спальне!

Телефонный номер – это номер, не значащийся в справочниках, из нашего дома в Брентвуде. По чистому совпадению автонаборщик связал меня с моей семьей. Эти мужчина и женщина – бывшие битники, бывшие хиппи, бывшие растаманы, бывшие анархисты – мои бывшие родители. Звучит громкий щелчок, кто-то поднимает другую трубку, и мать говорит:

– Милая? – Не дожидаясь ответа, она начинает рыдать и умолять: – Пожалуйста, ах, сладкая моя, пожалуйста, скажи нам хоть что-нибудь…

У моего локтя заучка Леонард сидит за своим столом и придумывает шахматные ходы партии с каким-то живым противником в Нью-Дели. Напротив Паттерсон сговаривается с живыми футбольными фанами, следит за командами и квортербэками, отмечает их статистику. Дела в аду идут без помех до самого горизонта. Обычная послежизнь, вот только в моих наушниках звучит голос матери:

– Пожалуйста, Мэдди… Пожалуйста, скажи папе и мне, где мы можем тебя найти…

Шмыгая так, что в наушниках все трещит, мой отец просит:

– Пожалуйста, детка, только не вешай трубку! О, Мэдди, мы так виноваты, что оставили тебя одну с этим злобным подонком.

– С этим, – шипит моя мать, – с этим детоубийцей!

Как я понимаю, они про Горана.

И да, я побеждала демонов. Я смещала тиранов и забирала у них армии. Мне тринадцать, и я успешно перевела тысячи умирающих в следующую жизнь. Я так и не закончила среднюю школу, но я перелопачиваю самую природу ада, причем укладываюсь в рамки времени и бюджета. Я умело жонглирую словами вроде «адаптация», «гемофилия» или «вербализовать», но теряюсь, услышав, как плачут мои родители.

Чтобы выдумать ложь получше, я верчу в пальцах скальп усиков Гитлера. Чтобы стать холоднее, чтобы усмирить слезы, которые щиплют мне глаза, я совещаюсь с короной Медичи. Я прошу своих рыдающих предков успокоиться. Все так и есть, я заверяю их: я умерла. Ледяным голосом извращенца Жиля де Рэ я говорю, что ушла из смертной жизни и теперь обитаю в вечности.

Их рыдания утихают. Охрипшим шепотом отец спрашивает:

– Мэдди? – В его голосе благоговение. – Ты сидишь рядом с Буддой?

Лживым голосом серийного убийцы Тага Бехрама я сообщаю родителям, что все, чему они меня учили о моральном релятивизме, о переработке вторсырья, о светском гуманизме, органических продуктах и расширенном сознании Гайи – все оказалось чистой правдой.

Из горла моей матери вырывается радостный вскрик смеха и облегчения.

Да, уверяю я их, мне тринадцать, я по-прежнему их драгоценная дочурка, я мертва… И навсегда поселилась в безмятежном и мирном раю.

XXXIV

Ты там, Сатана? Это я, Мэдисон. Мы с приятелями-покойниками собираемся совершить небольшое паломничество, чтобы потусоваться среди живых. Ну и позаимствовать шоколадок из земных запасов.

Выбор Леонарда – «сахарные кукурузки», такие продолговатые ядрышки твердого сахара в белую, оранжевую и желтую полоску. Паттерсон истосковался по карамели с шоколадным вкусом – ее чаще называют «Тутси Роллз». Арчер соскучился по ужасно сладкой смеси арахиса и ирисок, которую продают под названием «Бит-о-Хани». Бабетт мечтает о мятных «Сертс».