Проклятые

По экрану мчался европейский люксовый седан, выписывал виражи между оранжевыми дорожными конусами среди соляной пустоши. За рулем сидел знаменитый киноактер, и я так и не поняла, реклама это или отрывок из фильма. Потом знаменитая киноактриса пила диетическую содовую известной марки, и опять было неясно, реклама это или фильм.

Гоночные автомобили ползут, как в замедленной съемке. Моя рука движется к тарелке с остывшими чесночными тостами; Горан вставляет мне между пальцами тлеющий окурок. Я прикладываюсь к окурку и передаю его обратно. Я тянусь к блюду, где горой навалены дымящиеся, маслянистые, аппетитнейшие креветки, но кончики пальцев касаются гладкого стекла. Ногти скребут по невидимому барьеру.

Горан смеется, изрыгая целые тучи кислого наркотического дыма.

Мои креветки, такие заманчивые и вкусные на вид, – просто рекламный ролик ресторанов с морепродуктами. Вкусные, хрустящие и совершенно недосягаемые. Всего лишь дразнящий мираж на экране дорогого телевизора.

Теперь там медленно вращаются гигантские гамбургеры, и мясо в них такое горячее, что еще пенится и брызгает жиром. Кусочки сыра падают и плавятся на обжигающе горячих говяжьих котлетах. Реки расплавленной помадки текут по горному пейзажу мягкого ванильного мороженого под жестоким градом измельченного испанского арахиса. Глазированные пончики тонут в метели сахарной пудры. Пицца сочится томатным соусом и тянет за собой клейкие белесые ниточки моцареллы.

Горан берет из моих пальцев дымящийся окурок. Очередную затяжку он запивает шоколадно-молочным коктейлем.

Снова взяв в рот влажный конец нашего общего косяка, я пытаюсь различить вкус слюны любимого. Я перебираю языком влажные складки бумаги. Вот печенье с шоколадными крошками, украденное из мини-бара. Вот кислинка искусственных фруктов, лимонов, вишен, арбузов – ароматизаторов из конфет, которые нам запрещают, потому что они вызывают кариес. И наконец под всем этим мои вкусовые сосочки обнаруживают что-то земляное и нутряное, слюну моего яростного бунтовщика, мужчины-мальчика, незнакомую гнильцу моего стойкого Хитклиффа. Моего неотесанного, грубого дикаря. Я наслаждаюсь этим, словно закуской для пробуждения аппетита. Меня ждет банкет влажных поцелуев с языком Горана. В обугленной гандже я чувствую нотки его шоколадно-молочного коктейля.

По телевизору показывают начос, щедро гарнированные оливками и алой, как кровь, сальсой. Это видение растворяется и принимает форму красивой женщины. На женщине красное платье – или скорее оранжевое – с ленточкой, приколотой к корсажу. Ленточка розовая, как мякоть свежего помидора. Женщина говорит:

– На лучшую картину года номинируются…

Женщина на экране – моя мама.

Я кое-как встаю. Я стою и шатаюсь над остатками еды и Гораном. Спотыкаясь, иду в ванную. Там разматываю ужасно много туалетной бумаги, целые мили, и сминаю в два комка приблизительно одинакового размера, а потом запихиваю себе под свитер. В зеркале ванной мои глаза совсем красные, и веки тоже.

Я встаю боком к зеркалу и изучаю новую себя, с грудями. Я вытаскиваю туалетную бумагу из свитера и смываю в унитаз – бумагу, не свитер. Я так обкурилась! Мне кажется, что я провела тут уже целые годы. Десятилетия. Эоны. Я открываю шкафчик рядом с раковиной и достаю длинную полосу презервативов «Хелло Китти». Выхожу из ванной к Горану с полосой резиновых изделий, обмотанных вокруг шеи, как перьевое боа.

По телевизору камера показывает моего отца в зале. Он сидит в середине, у прохода. Его любимое место – чтобы во время награждения всякой скучной иностранщины можно было смыться и тайком пить мартини. Прошла всего-то пара минут.

Все аплодируют. Стоя в проеме ванной, я кланяюсь, очень низко.

Горан переводит взгляд с телевизора на меня. В глазах вспыхивает алый огонек. Горан кашляет. Его подбородок измазан алым соусом. По рубашке сползают влажные капли соуса тартар. Воздух полон тумана и дыма.

Я завязываю ленту презервативов потуже.

– Хочешь поиграть в одну игру? Тебе нужно будет только подуть мне в рот. – Я крадучись подступаю к своему возлюбленному и говорю: – Это называется игра во французские поцелуи.

XXII

Ты там, Сатана? Это я, Мэдисон. Пожалуйста, не сочти за придирку, но тебе и вправду пора модернизировать офисное оборудование. Особенно отвратна читабельность страниц из твоего матричного принтера. А про дырочки на полях я вообще молчу.

Как сказала бы вам моя мама: «Чужой рот – потемки». В смысле, наговорить тебе могут что угодно, так что заключай все сделки в письменном виде. То есть оставляй за собой бумажный след.

По верху таблицы тянутся еле различимые буквы: ОТЧЕТ О ПОСТУПЛЕНИИ В АД ГОРАНА МЕТРО СПЕНСЕРА. Возраст: 15 лет.

В графе «Место смерти» указано: Лос-Анджелесский центр заключения малолетних преступников «Ривер».