"Она тебя любила", - назойливо нашептывал все тот же голос, и под его действием многие подробности представлялись сейчас Вильскому в ином свете.
Как-то на очередном из четвергов, когда Вильский с хозяйкой беседовали о его студенческом житье-бытье, к ним присоединился один из салонных сплетников и стал рассказывать о некой даме, убежавшей с любовником.
- Женщины на многое способны ради любви, - насмешливо заключил рассказчик.
Пани Вельт сурово посмотрела на него, а когда он удалился, сказала Владиславу своим спокойным глубоким голосом:
- Да, женщины на многое способны ради любви, но мужчины не умеют это ценить.
Сказав это, она встала и, не глядя на Вильского, перешла к соседней группе гостей.
В другой раз, когда он развивал перед ней планы строительного товарищества, она прервала его неожиданным вопросом:
- Вы всегда разговариваете с женщинами только об инженерных делах?
- Смотря с какими, - возразил Вильский. - С иными приходится и об искусстве, но это очень скучно.
- Ах, вот как, - заметила она. - Ну что ж, говорите хоть что-нибудь.
Запрокинув голову на спинку кресла и полузакрыв глаза с выражением спокойного восхищения на лице, она выслушивала рассуждения о необходимости асфальтировать фундамент, о водопроводных трубах и газификации жилищ и снова и снова о железных перекрытиях.
Вильский оказался в странном положении. У него была невеста, которую он любил, а он поддерживал знакомство с другой женщиной, к которой его влекло каким-то темным инстинктом. При беседах с пани Вельт он ощущал, как его жилы наливаются чем-то вроде расплавленного олова, но ощущение это никогда не овладевало им надолго.
Иногда, ободренный ее взглядами, он пытался пролепетать что-нибудь о любви, но при первых же намеках взгляд его собеседницы холодел, а губы складывались в брезгливую и презрительную гримасу. Он тотчас переводил разговор на посторонние предметы, и снова все было хорошо.
Вначале эта загадка приводила Вильского в совершенное недоумение, со временем он привык и говорил себе: "Какая жалость, что эта женщина так холодна и способна рассуждать об одних только финансовых и технических материях. Если бы не это, все окружающие были бы без ума от нее, и в первую голову ее собственный муж".
И вот эта-то женщина, по словам Гродского, была без ума от Владислава!
- Не может быть! - пробормотал Вильский, просыпаясь от грез и поднимаясь с качалки. - Пани Вельт создана из мрамора и... банкнотов...
"И все-таки она тебя любила", - шептал голос.
- Ерунда! - возразил Вильский с усмешкой. - "Любила", а ее муж совершенно перестал давать мне работу.
"С каких пор?" - спросил голос.
- Да... со дня моей свадьбы, - отвечал Вильский.
"То есть с того самого дня, как пани Вельт, узнав о твоей свадьбе, тяжело захворала", - заключил голос.
Холодный пот выступил у Вильского на лбу. Он подошел к окну и стал вслушиваться в шум дождя.
Кто-то приблизился к нему на цыпочках, обвил его шею руками, прижался влажными губами к его запекшимся губам и спросил робко и тихо:
- Но ты ее не любишь?
Вильский пришел в себя.
- Только тебя люблю я, Элюня, тебя... и мой труд!
- Но меня хоть на одну капельку больше?.. на такую малюсенькую?
- На такую большую! - смеясь, ответил муж.
Призраки рассеялись.
IV
Улыбка счастья
Наступили первые дни апреля; снег стаял, и на улицах повеяло весенним ветром. Вернувшись однажды из города домой, Владислав принес жене несколько травинок и сказал ей, что в поля уже прилетели жаворонки, а он садится сегодня за задания Гродского.
Раньше он не мог приступить к ним, так как один из местных инженеров поручил ему срочную работу, над которой он сидел днями и ночами две недели подряд.
Теперь наконец он пришпилил бумагу к чертежной доске и очинил карандаши.
- Знаешь, Владик, - сказала Эленка, - а мы скоро выставим вторые рамы! Ах, прости... я мешаю тебе... Больше не буду, никогда-никогда. Может, растереть тебе тушь?
В эту минуту кто-то вошел в прихожую.
- Что там? - спросила Эленка.
- Телеграмма господину Владиславу Вильскому, из Кракова. Прошу расписаться в получении.
- Из Кракова?.. - слегка удивленно протянул Владислав, принимая телеграмму. - Дай ему десять грошей, Элюня.
Он удивился еще больше, когда, распечатав телеграмму, прочел следующее:
"Верный слуга п.п. Эдварда шлет поздравления. Похороны вчера. Жду распоряжений. - Клопотович".
- Что это значит? - спросила Эленка.
- Не понимаю! - отвечал Вильский. - Разве только, что мой дядя умер, а его поверенный сошел с ума.
- Умер твой дядя? Тот самый богач? Может, он тебе что-нибудь оставил?
- Это на него не похоже. Один раз в жизни он дал мне тридцать рублей, и не думаю, чтобы после смерти он сделался щедрее.
- Все-таки тут что-то есть, - сказала Эленка.
- Э, что может быть, - ответил Владислав, садясь за работу.
Четверть часа спустя Эленка снова сказала:
- Если бы он тебе оставил тысяч десять.
- Не беспокойся, не оставил.
- Ну, тогда поцелуй свою жену.
Владислав добросовестнейшим образом исполнил приказание и продолжал работать.
Через час пришла вторая депеша: