Проклятие рода Баскервилей (СИ)

Нилов Игорь Александрович Проклятие рода Баскервилей.(Предание о гримпенском демоне).

Унылы бескрайние пустоши Дартмура.[1] Холодный ветер катит сиренево-лиловые волны увядающего вереска по диким безжизненным равнинам. Хмурое небо, опираясь на плоские вершины гранитных холмов, что разбросаны островками в неспокойном травяном море, тоскливо моросит монотонными дождями. Из влажной прелой земли, устланной толстым ковром буро-коричневого сфагнума,[2] словно обломки корабельных мачт торчат, поставленные неведомым народом, древние покосившиеся менгиры. После стихшего дождя мертвенно-белый туман сплошной пеленой заволакивает окоченевшие поля, клочьями цепляется за безмолвные каменные глыбы.

Издавна слывут дартмурские болота гиблым местом. Топкие мочажины в ложбинах меж холмов, наполненные гнилой зловонной жидкостью, прикрылись мшистыми зыбунами. В густо заросших болотцах манящей голубизной кое-где окнами просвечивают лужицы прозрачной воды. Не приведи господь напиться из той лужицы - не успеешь и глазом моргнуть, сомкнется над тобой смертельная ловушка. Куда как коварнее приветливо зеленеющая сочной травой лужайка посреди однообразной тоскливой пустоши. Соблазняет она отдыхом уставшего путника, но стоит только ступить на нее - затянет и уж не отпустит нежданно разверзшаяся безжалостная пучина. Кричи не кричи - не будет тебе спасения.

Ночами, когда бурый ковёр сфагнума покрывается седым туманом, по кельтскому поверью - открываются врата духов и стародавние забытые боги тешатся в человечьем мире до первых петухов. То тут, то там вспыхивают голубым пламенем бесовские огни - это неприкаянные души утопленников кружатся в неистовом танце. Доносятся леденящие кровь стоны или грозный хохот Болотника - зловещего господина всякой трясины, одиноко бродящего в людском обличье с тусклым фонарём. Иной раз встречают и его дочерей завораживающей красоты, обольщающих заплутавшего охотника или фермера вечной любовью, либо упрятанным на дне кладом. Немало горемык, поддавшихся на лживые посулы, утащили они за собой в омут, до того задушив в тесных объятиях. Однако и в самом жутком кошмаре не привидится такого демона, какой в наказание за грехи рода человеческого был извергнут из геенны на дартмурские болота.

Множество невероятных историй, от которых шевелятся волосы на голове, поведано о призрачной собаке с диких пустошей Дартмура. Рассказывают, будто матёрый зверь огромной величины, напоминающий пса чёрной масти, с горящими красным пламенем глазами является в глухую ночь на болотах. Кто-то даже утверждал, что самолично наблюдал издали, как мчалась та собака через непроходимую трясину, казалось, летела, не касаясь лапами земли. Из пасти зверя валил дым, словно внутри у него бушевал адский огонь. Остановившись, будто бы исчез он в яркой вспышке света. Никому не удавалось спастись от клыков чудовища, повстречавшись с ним на узкой тропе.

Однако, за кружкой доброго эля в девонширском пабе потчуют досужего гостя другим преданием о призрачной собаке, обитавшей в самом сердце Гримпенской трясины.[3] А кое-кто из завсегдатаев, в ответ на саркастические улыбки, с таинственной миной заявляет, что эта история - сущая правда от начала и до конца. Трактирщик, краснолицый малый с курчавой рыжей бородой, разводит огонь в камине. Его жена, худющая костлявая дева в накрахмаленном чепце и переднике, подаёт ужин. Посетители усаживаются вокруг рассказчика, тот, откашливаясь, набивает изогнутую трубку душистым табаком, и его печальная повесть, смешиваясь с клубами сладкого дыма, словно колдовское зелье завораживает слушателей.

* * *

На клочке твёрдой суши, окружённой непролазными топями, что зовутся Гримпенской трясиной, притулилась заброшенная хибара. Дощатые стены обветшавшей лачуги, сколоченной наспех рудокопами, поросли мхом и чёрной плесенью. Сквозь прорехи прогнившей крыши дожди размыли земляной пол, превратив его в вязкую жижу. Старая шахта на другом бугре, в полумиле от хибары, была засыпана щебнем. Отравленные смрадом гниющего торфа и запуганные жуткими поверьями старожилов, рудокопы давно покинули угрюмую пустошь.