Старый Ганс Андерссон не был жестоким от природы, но привык относиться равнодушно к человеческой жизни и страданиям. С годами в нем угасла жажда подвигов и славы, воодушевлявшая его смолоду. Он не был ограниченным человеком, даже слыл когда-то проницательным, что подтверждалось хотя бы тем, что он сам уцелел во всех кровавых распрях, вспыхивавших между шведскими фамильными кланами. Удалось ему избежать и знаменитой Стокгольмской кровавой бани, когда сотня самых знатных дворянских голов Швеции отлетела прочь под топором палача. Вступление на престол Густава Эрикссона из рода Ваза ровным счетом для наместника Приботнии ничего не изменяло в сложившемся круге его обязанностей. Разве что поступили указания из Стокгольма об увеличении налогов, которые рекомендовалось получить за счет доходов католической церкви ввиду того, что Швеция хочет попридержать их у себя. Война с датчанами продолжалась и требовала денег. По мнению наместника Приботнии, это был опасный шаг короля Густава – одно дело тягаться с датчанами, мстить за прошлые обиды и унижения, или с московитами, упрямо приходившими на лов рыбы и фанатично считавшими эти воды их владениями, другое дело - сам папа со всей мощью католических армий, стоявших за его спиной! Одна Франция с Испанией чего стоят. Густав открыто заявлял, что если папа не согласиться с ним, то шведы примут новое христианство, тогда, сделал умозаключение старый солдат, мы станем, как московиты… Как их назвал отец Мартин? Схизматики? Или хуже? Значит правильно то, что он казнил их сегодня светским судом – своей властью. Андерссон формально всегда относился к церковным обрядам, но терпеливо выстаивал мессы, считая их такой же неизбежностью, как, скажем, проверки караулов. По молодости он даже мечтал о своем участии в освобождении гроба Господня, но вместо этого отправился по приказу регента Стуре в тот злосчастный морской поход против московитов, о котором совершенно случайно напомнил этот пленный. Кроме горечи поражения и раны в плече, нанесенной топором одного из русских воинов, ничего не осталось в памяти от того похода. Хорошо доспех был мощный и, несмотря на то, что лезвие прорубило толстенное оплечие, Андерссон не стал калекой. Зла на противника рыцарь не держал, все было по правилам – они пришли, те отбивались. Ныне эти пришли, несмотря на запрет, он их повесил. И никаких угрызений совести! Все по законам войны предельно понятным солдату в исполнении своего дела. А вот с этими религиозными закавыками… не иначе будет новая распря, ведь тех, что казнили тогда в Стокгольме по наущению епископа Тролле, осудили, как еретиков…
- Нет, без совета монаха-доминиканца не разобраться! – Заодно нужно было сообщить приору и неприятное известие о королевском указе, касающемся инвентаризации всех монастырских владений и отправке доходов с них не в Рим, а в Стокгольм.
После вечерней мессы наместник и владыка всей Приботнии Ганс Андерссон пожаловал к отцу Мартину. Рыцарь слегка стукнул железной печаткой в калитку монастырских ворот, так что содрогнулись ее мощные дубовые доски, и не дождавшись гостеприимного распахивания, принялся грохотать уже изо всех сил. По окрестностям разнесся такой шум, будто целая армия штурмовала монастырь и била окованным железом тараном в неприступные стены. Но прочное дерево, хоть и вздрагивало от ударов рыцарской руки, не поддавалось.
После довольно длительного ожидания, которое наместник провел в беспрестанной атаке калитки, когда с него уже покатились первые капли пота, неожиданно проем открылся и старый рыцарь едва удержал равновесие на ногах, поскольку бронированный кулак устремился вперед, тело за ним, а преграды более не существовало. Не сдержавшись, Ганс Андерссон громко высказался:
- Черт бы вас всех подрал, бездельники!
На что открывший ему дверь монах тихо, но строго заметил:
- Не стоит забывать, ваша милость, что вы находитесь в святой обители, и упоминание имени Сатаны есть большой грех.
В запале рыцарь хотел было добавить ругательств, и уже набрал воздуха в легкие:
- А какого… - но сдержался, с шумом выдохнул, даже перекрестился железной перчаткой.
- Отец Мартин вас ожидает в трапезной! – упреждающе произнес монах. Наместник кивнул, молча проглотив ругательство, и хотел было последовать за встречавшим, но тот сначала тщательно запер калитку на тяжелейший засов, и лишь потом жестом пригласил рыцаря за собой.