Проклятие неудачного четверга

– Проехали, – сказал Перри, разворачиваясь. – Ещё встретимся, Грег.

– Спасибо, – сказал я Эдвину, переводя дыхание. – Две неприятности в день – это перебор. Мало того что на меня напало отвратительное мохнатое чудовище с гнилым дыханием и мозгом не больше грецкого ореха, так с утра ещё и медведь пристал.

– Ты такой смешной! – съязвил Эдвин. – Давай я проедусь с тобой до магазина. Сегодня четверг, так что будет надёжнее, если я буду рядом. Наверняка.

Я улыбнулся и кивнул.

– Чтобы меня гризли не сгрызли, – скаламбурил я.

– Неплохо! – рассмеялся Эдвин. – Хотя и притянуто за уши.

Он смеялся не потому, что я смешно пошутил (совсем не смешно), но над тем, что каламбур получился глупый (очень глупый). Мы всегда вместе смеялись над неудачными остротами. Если вы спросите, что нам так нравилось, то я не отвечу, потому что и сам не знаю. В прошлом году на уроках математики мы передавали друг другу записочки с каламбурами, пока наши лица не становились пунцовыми от еле сдерживаемого смеха. Мы даже сговорились, что когда-нибудь внесём в федеральный свод законов США новый закон, требующий, что любой человек, собирающийся плохо пошутить, сначала должен встать на стул и официально объявить, что каламбур плох, подняв указательный палец высоко в воздух.

Самое смешное, что родители Эдвина с их деньгами и властью вполне могли добиться подобного, если бы захотели.

Вдвоём мы вышли из школы и прошли пару кварталов до станции «Кларк/Дивижн». Мы втиснулись в переполненный вагон и нашли пару свободных мест в конце. Я почти всегда ездил в школу и обратно домой и в магазин отца на метро. Они находились далеко друг от друга, но зато на одной ветке, что значительно упрощало задачу. В редкие дни, когда у Эдвина не было дополнительных занятий, он катался со мной.

Вообще-то у него был личный водитель, но по непонятной мне причине он старался как можно реже пользоваться своим положением.

– Приходи ко мне, когда закончишь работать, – сказал Эдвин, когда поезд тронулся. – Я уже рассказал обо всём родителям, и они устраивают вечеринку в честь героического меня. Говорят, даже президент заскочит, чтобы вручить мне медаль Славы… правда, не всем слухам можно верить…

Я рассмеялся.

Эдвин всегда подшучивал над тем, что его считают совершенным, – это был его собственный способ скрывать неловкость. Ему было не по себе от потока восторгов, которым его осыпа́ли учителя и ученики. Однажды он признался, что я единственный, кто понимает его. Остальные либо умерли бы от зависти, а потом от ненависти, либо решили, что он воображала. А я, как он сказал, понимал, что казаться – это ещё не значит быть.

– Взять хоть друзей моих родителей, – сказал он, поясняя свою мысль. – Они все жертвуют на благотворительность: на все эти фонды и прочее. Но они бы не стали этого делать, если бы это не афишировалось. Ну и налоговые льготы, конечно, тоже играют роль… Но, ты подумай, никому из них не придёт в голову зайти в бесплатную столовую и помочь просто так. Общество одобряет их поступки, и хотя они, несомненно, вносят свой вклад, но это же не искренне.

Чем больше я узнавал Эдвина и его родителей, тем лучше понимал, что он имел в виду.

– Думаю, что я пропущу сегодняшнюю вечеринку, – сказал я.

– Да ладно тебе! – Эдвин закатил глаза. – Ты же знаешь, как меня достали эти выскочки из ПУКа. Родители уже заказали диджея и целую тонну лучшей в Чикаго пиццы. Я же знаю, что от пиццы ты не откажешься. Обещаю: медведей в программе не будет.

Я снова рассмеялся. Бесплатная пицца это заманчиво.[1]

– Я подумаю, – сказал я. – Если, конечно, я быстро управлюсь в магазине. Аппетит у меня сегодня зверский.

Теперь Эдвин рассмеялся:

– Неплохо.

– А если серьёзно, что сегодня произошло в зоопарке? – спросил я.

Эдвин перестал улыбаться. Он посмотрел на меня долгим взглядом, а потом уставился в окно. Мимо проносились крыши серых зданий Чикаго. Редкий случай, когда природный блеск его глаз угас.

– Ну, кроме того, что вы с медведем решили поиграть в догонялки, я ничего и не понял, – наконец ответил он. – Я надеялся, что это ты мне объяснишь, как умудрился довести белого медведя до белого каления!

Я недоверчиво потряс головой.

– Ты что, тоже думаешь, что из-за меня…

– Расслабься, – сказал Эдвин, снова улыбаясь. – Шучу. Я слышал, как Острый соус наехал на тебя после. Прямо бесит.

– Ага, – согласился я. – Хотя потом он всё же спросил, как я себя чувствую.

– Да просто прикрывал собственную задницу, – предположил Эдвин. – Чтобы защитить дутый авторитет ПУКов.

– Но как тебе удалось одним взглядом заставить медведя остановиться и отступить?

Эдвин пожал плечами.

– Не знаю, наверное, транквилизаторы вовремя подействовали, – ответил он. – Я знал, что надо что-то сделать. Не мог же я просто стоять и смотреть, как белый медведь вместо рыбы проглотит моего лучшего друга. Я же видел, что ты напуган, но уверен, что стоять и наблюдать, как съедят тебя, было бы гораздо больнее, чем быть съеденным самому.

– Ты сегодня спас мне жизнь, – сказал я. – Дважды.

– Может, и так, – ответил Эдвин.